Шизофрения
В редкие минуты уединения, когда удается вырваться из цепких клещей суеты и безумия мира, я свожу прожектор внимания своего внутрь души и вижу там раздвоение, а по-научному, ? шизофрению.
Одна моя половина желает наслаждений и самоугодничества, она завистлива и жадна, раздражительна и тщеславна. Овладевая мною, она сначала увлекает меня, потом соблазняет обещанием сладости и, чуть завладев моим вниманием, грубо толкает в пропасть греха. Уже, падая во смердящую тьму, я слышу ее злобный самодовольный хохот.
Другая часть моей души тиха и светла. Отсюда не исходит ничего страстного и тревожного. Это жилище моего Ангела. Когда я иду на грех, он останавливает меня, тихо роняя слезы печали и сострадания. Затем поднимает меня, падшего, отряхивает с налипшую грязь и кротко зовет к свету. О, как терпелив мой Ангел, как беззаветно и верно любит он меня, временами такого мерзкого и грубого! Лишь изредка я вспоминаю о нем, понуро прошу прощения и взываю к его милосердию и помощи. А он, светлый мой Хранитель, озаряется неземной радостью, протягивает ко мне свои дружеские руки и, забывая все мои бесчинства и злодеяния, ведет к Отцу Небесному, у Которого уже готово мое прощение.
Сюда, в эту тихую мою пристань Любви убегаю, скрываюсь иногда, даже уползаю в изнеможении от собственной злобной тьмы, от трясущегося страха и мертвого хлада уныния. Здесь, под сенью золотистых крыльев Ангела Хранителя, питаю изнемогшую душу свою ароматными плодами из Царствия Небесного. Из тех райских садов, где в сиянии славы молятся за меня и множество таких же греховодников Святые мужи и жены непорочны, благоуханные светозарные девы, множество Ангельских сил, «иже херувимов»…
Как легко и радостно под сенью этих небесных крыльев, как согревается остывшая душа невечерним светом, как зовет ее, манит туда ? в непостижимые высоты вечной Любви. И она, душа моя, как белая лебедь, трепещет крыльями, вытягивает длинную белую шею и стремится лететь туда, в Отечество свое… Но жесткие прутья неизжитой гордыни не дают ей свободы.
О, это мучительное, жестокое мое раздвоение! Как справиться мне с тобой? Как срастись, соединиться, снова стать единым, цельным ? как вернуть себе Богоданное целомудрие?
С тех пьяных времен, когда я так жестоко растоптал его в себе, с тех пор, как впервые смертельная тоска обдала меня своим могильным холодом, с тех первых черных дней душевного раскола ? я снова стремлюсь обрести утерянную свою цельность.
Но, увы! Уничтожать легче, чем создавать!.. И особенно себя самого, когда ты разрублен надвое безжалостным мечом собственной гордыни.
И вот ты лежишь, поверженный своим же клинком, истекающий кровью, лихорадочно пытаешься собрать и сложить воедино рассеченное тело души своей и с каждым движением, с каждой новой попыткой все более теряешь крови, все меньше собственных сил остается в твоем остывающем теле. И только совершенно ослабев и последним лучом заходящего на запад сознания, оценив в полной мере абсолютную свою немощь, ты зовешь на помощь Врача: «Господи, помоги мне! Спаси меня, немощного! Исцели меня, нецельного!»
Глава 2. Строительство. Сплошное Кавказ
С детства родители возили меня на море. Почти каждый год. Как сейчас помню, идем на пляж по тротуару, по приморскому шоссе сплошным потоком тянутся машины, обдавая нас горячими облаками выхлопных газов, которые причудливо смешиваются с ароматами роз, магнолий и амброзии. Папа в соломенной шляпе идет впереди и говорит мне: «Вот вырастешь, сынок, вспомнишь не раз, как мы тебя на море возили». Действительно вспомнил. И точно — не раз.
В детстве наше видение мира намного богаче, органы восприятия еще чувствительны и не обросли толстой кожей равнодушия, может, поэтому поездки на море имели для меня острый романтический привкус. Под каждым кустиком мимозы или лавровишни, в кронах акаций или магнолий, в толще соленой бирюзовой воды мерещилась мне тихая светлая тайна жизни.
Это сейчас я стал догадываться, что за тайна такая сладкая жила в этих реликтовых тропических материях… Тайна абсолютной красоты и гармонии, бледный отсвет того мира, в котором жил рядом с Творцом наш прародитель Адам. Ведь если мы наследуем его прародительский грех, то должно же быть что-то нам в утешение? А что может утешить суетливого поврежденного человека, как не прообраз райских красот, мутное отражение которых мы наблюдаем в природных красотах земли.
Иногда мне по давней привычке удается вырваться в наши черноморские тропики. И хотя, конечно же, мои нынешние восторги вялы и тупы по сравнению с детским романтическим мистицизмом, но по-прежнему замирает сердце, когда с высокой скалы наблюдаю закат солнца над морем, когда словно вся вселенная заливается багряным кипящим золотом. В такие минуты, по-прежнему, хочется жить и просто молчать, потому что все наши слова ? ничто в сравнении с
