Не могу утверждать, что детство мое было столь уж безоблачным, всякое случалось, только присутствовало в нем нечто, чего теперь не вернуть ? чистота. Большинство взрослых, да и сверстников тоже, окружали меня добрым вниманием. Поэтому и сладостно заглянуть в ту глубину памяти, где так весело и чудесно до сих пор живет мальчик Дима и зовет оттуда, и утешает, и учит радостному восприятию волшебного своего мира.
Намеренно в своем маршруте делаю крюк, сажусь в громыхающий старенький трамвай, проезжаю четыре остановки и схожу около знакомых облупленных фасадов громоздких неуклюжих домов, перехожу улицу с оживленным движением и сквозь строй старых ветвистых лип попадаю в место для меня таинственное и остро ощущаемое. Здесь время словно остановилось и из последних сил сберегает, укрывает, укутывает уходящий в прошлое мир.
Я бреду по аллее моих первых воспоминаний, а вокруг меня будто продолжается прежняя жизнь. Бабушки с внучками, мамаши с детьми, папы с сыновьями, коляски и пеленки, мороженое и пирожки, младенческое воркование, нежнейшие родительские ласки, непуганые голуби, теплые прозрачные лужи, счастливые лица и сияющие глаза ? все это одновременно живет и здесь, вокруг меня, и там, в глубине моей памяти, в самых светлых уголках моей души.
Сажусь на лавочку, глажу ладонями шероховатую поверхность брусков, сотни раз крашенных небрежными толстыми тетками-малярами, в мою спину негостеприимно упираются жесткие ребра искореженных перекладин. У пыльных моих ботинок деловито снуют булькающие голуби, совершенно уверенные в своей безнаказанности. Расступившиеся было коляски, снова берут меня в неспешное окружение, доверяя полюбоваться своими щекастыми улыбчивыми сокровищами. Взрослые, только недавно проявлявшие упорство и натиск, превращаются в юных клоунов, фокусников, хохотушек и растяп. Седой генерал, разгладив суровые морщины, стал лошадкой; чопорный чиновник, отложив чемоданчик с приказами, преобразился в карусель; солидная дама с царственной осанкой позволяет играть с собой, как с котенком.
А вот навстречу друг другу лениво ковыляют толстый очкарик с мятым портфелем и я сам. На мне мешковатые шорты, сетчатая «шведка» и сандалии. В исцарапанной руке ягодное бордовое мороженое за семь копеек, которое бережно несу в картонном протекающем стаканчике. Серьезная большеглазая девочка на трехколесном велосипеде плавно пролетает мимо, как бабочка, помахивая крылышками огромных капроновых бантов. В лучах солнца замерли бесшумные, золотистые мушки, превратив свои крылышки в прозрачные радужные облачка. И некуда нам здесь торопиться, и ничего нам сейчас не надо. Мы глубоко и полно проживаем этот миг детства, которое не кончится… никогда.
В разрыве густой листвы проплывает оранжевый фасад дома со сверкающими квадратами окон. С балконов свешиваются влюбленные мальчик с девочкой, выдувая из пластмассовых, мокрых колечек гирлянды разноцветных мыльных пузырей, летящих навстречу и целующихся вместо них, потому что им еще нельзя. Если пройти сквозь округлую тень арки дома напротив, можно зайти в большущий двор. Там у гаражей стоят с открытыми пастями поднятых капотов «Победы» и «Волги» с диванами внутри. Между туями и голубыми елями пестреют круглые клумбы с розами и львиным зевом, огражденные белыми кирпичами, уложенными углом вверх. В песочницах деловито копошатся малыши, строя из белого речного песка целые дворцы с башенками и подземными ходами. Их мамаши, все такие молодые и веселые, сидят рядком на скамейке и качают скрипучие коляски с грудничками, вяжут и делятся секретами приготовления сотэ, маринованных грибов и баклажанной икры.
Хозяйственная и строгая второклассница Валя выносит из дому сырники в сметане дворовому щенку Тузику, с ошпаренным горячей смолой хвостом, и ставит блюдечко перед будкой. Садится на корточки у деревянного штакетника палисада, где пальчиком в секретном месте снимает тонкий слой земли, чтобы проверить неприкасаемость драгоценного «клада» ? разноцветных стекляшек и цветочных лепестков, уложенных в ямке на фольгу и накрытым стеклышком. Вот он ? сверкает и переливается из-под земли, как колье с каменьями в витрине ювелирного магазина, что на проспекте между кафе «Молочное» и книжным. Щенок за ее спиной вяло слизывает сметану, сладко зевает, плюхается на бочок, вытянув лапы, и продолжает свой послеобеденный сон. Младший Валин братец, Юрик, по-шпионски крадется к собачьей будке, хватает блюдечко и убегает за гаражи. Через минуту, довольный, подходит к сестре и заявляет: «Аха, Валечка, а я уче твои чирнички покучал!»
В палисадниках над душистыми лопухами табака и разлапистыми пионами высятся кусты буйной сирени. Суровые дворники в кожаных передниках из страшноватых черных шлангов рассыпают каскады брызг на цветы, одуряющие своими вечерними ароматами. Мальчишки держатся подальше от этих грозных поливальщиков, всегда готовых надрать уши юным футболистам, которые своими мячами мнут прекрасные хрупкие цветы. Я стою на коленях и выбираю из бабушкиного подола изюм покрупнее. Васильевна гладит меня по стриженому затылку корявой ладонью и говорит что-то напевное и доброе. Старушки, сидящие на лавочках слушают ее, позванивая связками ключей, и ждут, когда мимо пройдет однорукий дядя Вася с бидоном разливного пива или супруги Красовские из 92-й, всегда гуляющие только парой, взявшись «под ручку», или Рита из 97-й с крашеными начесанными волосами, вздернув остренький носик.
Из открытого окна кухни на первом этаже головокружительно пахнет тушеной солянкой из свежей капусты с томатом, слышится глуховатое ворчание поварихи и песенка, льющаяся из репродуктора: «Опять от меня сбежала последняя электричка, и я по шпалам, опять по шпалам иду-у-у-у домой по привычке…». От этих вроде бы веселых слов мне становится грустно, потому что очень жалко одинокого человека, бредущего по черным вонючим шпалам между ржавыми рельсами, сверкающими лишь тонкой полосой сверху. Мне живо представляется обступивший железную дорогу черный лес и воющие оттуда волки, и когтистые филины с круглыми глазами ? а человек идет один среди ночи и, чтобы ему не умереть от страха, поет бодрым голосом эту песенку.
