? Вы, я вижу, верующие? ? спрашивает монах.
? Да, вроде… ? пожимаем плечами.
? Тогда давайте помолимся вместе, ? полувопросительно предлагает он и добавляет: ? И я с вами отдохну.
Следом за монахом идем по кирпичному щебню внутрь храма. У открытых царских врат останавливаемся. Монах на стареньком аналое зажигает свечу и теплое ее сияние из полумрака выхватывает несколько икон и царящую вокруг разруху. Расчищено небольшое место у иконостаса и алтарь. Монах нараспев читает часы, заполняя пространство храма хрипловатым, но сильным голосом.
Слова молитвы заполняют пространство своей непостижимой мощью, полыхая нетварным светом в полумраке поруганной святыни. Мое сознание, забитое сором суеты, совершенно не желает впускать молитву в сердце. Мои глаза рассеянно шарят по разворованному иконостасу, по убогому престолу, сколоченному из неструганых досок, покрытому латаными золотистыми ризами, по обшарпанным стенам вокруг, по пыльным плечам и волосам иеромонаха, самозабвенно восклицающего: «Яко Твое есть Царство и сила и слава, Отца и Сына и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков! Аминь!». А я вместо Царства и Славы вижу разруху и позор рук человеческих. И мутный ручеек гаденькой тоски затопляет мое сердце.
Монах распевает псалмы. В моей голове проносится: «Ну, это я знаю…», и глаза снова расползаются по руинам. Но вот монах смолкает, он переворачивает желтую мятую страницу, прокашливается и громко внятно произносит: «К Тебе, Господи, воздвигох душу мою. Боже мой, на Тя уповах, да не постыжуся во век!..». Эти слова, ломая все преграды, накатывают на меня, наполняют верой и надеждой. Следом за очищающей волной наступает покой и уверенность: все идет, как надо. Все хорошо и правильно. Потому что мой Господь со мной. «Вси пути Господни милость и истина, взыскающим завета Его и свидения Его».
После молитвы поднимаемся по узенькой лестнице, сокрытой в толстом церковном простенке, куда-то наверх. Под ногами скрипят и ходят ходуном полусгнившие деревянные ступени. Следом за хозяином входим в маленькую келию, где узкая лежанка, столик, стул и печурка занимают почти все пространство. Рассаживаемся и знакомимся. Монаха зовут отец Виктор. Он затапливает печь, ставит на нее чайник и рассказывает:
? Подвизался я раньше в монастыре. Жизнь там была сытая, но многозаботливая. Верите ли, братья, помолиться некогда было. С утра до вечера бегаешь, трудишься, а уж ночью падаешь от усталости, как подкошенный. Только Иисусовой молитвой и жил. Бывало, месяцами ни на исповедь, ни на службу попасть не мог. Томило все это меня, очень томило… Мысли разные мучили, что не обитель это вовсе, а какой-то колхоз, куда люди от голода животного сбегаются. А меня духовный голод томил. Ох, как томил… Поделился как-то с духовником своими мыслями. А он как закричит на меня, чтобы я это все выбросил из головы. А чтобы неповадно было, так мне сотню поклонов земных прописал перед Распятием. Верите ли, обрадовался я этому. Утром стал в собор наш ходить и поклоны класть. Слаще меда для меня те поклоны были. И весь день, что ни делаю, а Распятие передо мной, как солнышко сияет, так и горит!
Отец Виктор улыбается, осторожными движениями расставляет начищенные эмалированные кружки, сыпет из пачки чай, заливает кипятком. С полочки снимает банку с медом и ставит на стол. Из холщевого мешочка сыпет горку разноцветных сухарей.
? А однажды произошло вот что. В пятницу это случилось. Стою рано утром на поклонах один в соборе. Спина побаливает уже так хорошо. Только что мне эта боль, когда передо мной окровавленные стопы Спасителя. И так уж меня разогрело хорошо, что слеза из глаз выступила. Раньше они у меня наружу никогда не выходили ? все где-то на полпути застревали, а тут ? на тебе! ? полились… Поднимаю глаза к лику Христа ? а глаза-то Его открыты… и на меня смотрят. Я головой потряс, свои глаза протер, может, думаю, это от слез моих такое видение случилось. Снова смотрю на лик Христов ? открыты глаза и мне в самую душу смотрят, ласково так, как мама в детстве. Страшно мне стало и радостно одновременно. Смотрим мы с Господом в глаза друг другу, и нам хорошо вместе, как родным…
Монах шепотом читает «Отче наш», осеняет крестом трапезу и предлагает пить чай, а сам продолжает.
? Потом позвали меня на послушание, картошку перебирать. Я эконому нашему говорю, что Иисус Христос на Распятии глаза открыл. А он машет рукой и толкает меня в спину: иди, мол, не ври. Пока шел к нашему складу, встретил священника, и ему говорю о глазах Христа-Господа. Батюшка кивнул головой и дальше пошел. Тут я не выдержал, кричу на весь двор, чтобы все знали о чуде! …А в ответ слышу, что еще один бесноватый появился. Тогда бегу к игумену ? а он к начальству в город уехал. Бегу к духовнику ? а он больной лежит, и келейник к нему не пускает. А вечером меня ведут к игумену. Что, мол, ты там кричал утром? Я рассказываю, как было. Игумен говорит, что только что прикладывался к Распятию и глаза, как и положено, закрыты. Я тогда и сказал со вздохом, что это, наверное, Господь на нас обиделся, что мы из святой обители колхоз тут устроили. После этого меня и отрядили сюда. Раз ты, сказали, такой умный, то свой монастырь устраивай, а из нашего уходи. Всю ночь после того разговора я молился. Меня за неделю рукоположили в дьяконы, потом в иереи, дали сто рублей денег и сюда направили с бумагой от благочинного. Так я здесь и оказался. И все бы хорошо, только вот ребятишки из соседней деревни часто приезжают и ломают, что я настроил. А так,
