с Божьей помощью, помаленьку можно все здесь восстановить.
Мы благодарим монаха за чай и собираемся в обратную дорогу. Я вслух рассуждаю, кем это надо быть, чтобы ломать построенное монахом. Не помогать строить, а ломать… На краю леса Василий решительно сворачивает к деревне. Громко гудит сигналом и рычит двигателем. Из калитки крайнего дома выскакивает бодренькая еще старушка с вострым носиком. Везде и всюду есть такая, общественница. Василий с подножки говорит ей сурово и громко:
? Передай, мамаша, местным хулиганам, что мы лесной монастырь берем под свою защиту. Если монах еще раз на них пожалуется, мы сюда приедем с людьми, привезем бульдозеры и устроим здесь местный деревенский конец света. Поняла? Все.
На прощание он еще разок взревел хрипловатым баритоном клаксона и басами двигателя.
Всю следующую неделю монах-строитель не выходит из моей головы. Его кроткий ясный взгляд и исцарапанные руки, вопиющая нищета и белесая пыль на волосах ? все это всплывает из памяти и влечет к нему. Спрашиваю Василия, как, мол, тебе монах? Не дает покоя, будто зовет к себе, отвечает мне Вася.
Забрасываем в кузов машины кирпич, сухую смесь для раствора, доски, гвозди, инструменты. Предлагаем поехать с нами звеньевому Боре. Тот соглашается, но с почасовой ставкой пятого разряда. Боря наш парень интересный: веселый, добрый, работящий, но разгильдяй ? каких поискать. Всю дорогу Боря рассказывает какие-то фантастические истории, скорее всего, выдуманные им только что. По мере удаления от главной дороги в гущу леса примолкает, недоумённо взирая на нас. А когда перед нами вырастают руины монастыря, он и вовсе теряет дар речи.
К нам навстречу выбегает монах и замирает на полпути. Василий просит показать, куда лучше сгрузить кирпич. Тот указывает рукой на сарай, а сам глядит на меня. Я выпрыгиваю из кабины и иду к нему под благословление. Монах падает на колени и плачет:
? Димитрий, Василий, отцы, простите меня окаянного!
? За что, отец Виктор? За что?
? Да, в прошлый раз наговорил вам такого… Здесь все больше молчу, да молюсь. А вас увидел, обрадовался, да и отверз уста. Простите меня, многогрешного, а то покоя мне нет.
Мы с Василием поднимаем его с колен, Боря отряхивает ему рясу. А он все плачет навзрыд, как маленький.
? Нельзя осуждать никого, а тем более священство. Нельзя роптать на судьбу, грех это! Ох, горе мне, горе…
? Так ведь правду же ты сказал, отче?
? Не дано нам знать всей правды. Она только у Господа, ? он вдруг улыбается. ? Да что может быть лучше, чем строить эту святую обитель. Это такое счастье, дети мои! Такой подарок Божий. Какой тут может быть ропот? Простите меня, отцы!
? Господь простит, а мы прощаем, отче. Ну, ладно тебе, давай лучше мы тоже поработаем сегодня. У тебя тут так хорошо…
? Спаси вас Господи, дорогие мои! ? его лицо уже сияет. ? Так, может, помолимся сперва?
Мы гуськом заходим в храм. Здесь полностью расчищен от мусора пол. Стало уютнее. Зажигаем свечи, привезенные с собой. Монах громко и вдохновенно молится. Мы, как можем, участвуем. Даже Боря, стоящий сзади, потихоньку крестится и слегка кланяется. Голос монаха наполняет храм, оживляет его, наполняет и нас радостным восторгом. Потом мы по очереди подходим к кресту, целуем его, благословляясь на послушание. Отец Виктор предлагает заделать пролом в заборе.
Подходим к полуразрушенной каменной ограде. Здесь стоят подмости в виде двух досок на деревянных колодах, лежит груда кирпича вперемешку с мусором. Рядом аккуратно сложен кирпич, очищенный от старого раствора. В полуржавом корыте намешана глина. По верху старой лежит слой свежей кладки, ровный, с тщательно подобранным под размер кирпичом, причем, безо всякой шнурки. Борис с Василием становятся на кладку. Мы с монахом замешиваем раствор и подносим кирпич. Монах, как и положено, шепчет Иисусову молитву. Потом по его настоянию принимаемся отбивать раствор со старого кирпича. Монах делает это с великой аккуратностью. Заметив мое недоумение, он поясняет, что эти кирпичи особенные, «намоленые».
Я тоже беру сросшиеся с раствором кирпичи, киркой сбиваю с них наросты. Потихоньку и сам наполняюсь благоговением. Обычно такая работа довольно быстро вызывает болезненные ощущения в мышцах и суставах. Но вот я присоединяюсь к Иисусовой молитве монаха ? и тяжелый труд превращается в удовольствие.
С наступлением темноты вместо обычной усталости мы все чувствуем некую досаду, что вынуждены прерваться. Хором говорим о прожекторах и свете, но отец Виктор спрашивает с доброй улыбкой, а когда же молиться, трапезничать и отдыхать? Все, мол, Господь
