современных преподобных. Да ты и сам, поди, читал. Что там говорить! Душа того требует… у каждого, кто совесть не потерял. Даже Сталин говорил, что русский человек по своей душевной организации — царист. Он никогда не купится на демократию. Никогда ей не подчинится и служить не станет. А если у народа есть такая потребность в духовно сильной личности, значит, она родилась не из пустых мечтаний. Это опробовано веками. Вымолим, заслужим — будет!
— Ты знаешь, я подумал… Ведь он человек из мышц и плоти. Но к нему незримо тянется множество нитей. Они берут начало в древней старине. По запутанным лабиринтам истории, сквозь века, народы, царства — тянутся к его сердцу и, сходятся в нем, как в конечной точке всеобщей надежды. От библейских пророков — к современности и дальше в будущее. О нем рассказывают былины и сказки, поют баллады и заклинают эпосы. Сколько отчаянных успокоила и обнадежила одна мысль о нем. Сколько пошлостей, издевок, шуточек комьями грязи запустили в него враги. Одно лишь именование его свертывало их кровь в тромбы ненависти и мистического страха. Скольким поэтам, романтикам и художникам одна лишь возможность его появления в их времени, среди них — дала вдохновенье.
— Будет. И будет скоро.
Ночь, полная чудес, продолжалась. Она покоила сонным шорохом волны. Она ласкала нежными касаньями ароматного тепла и музыкальных переливов. На ее черном бархатном фоне зажигались и сверкали драгоценные камни сокровенных надежд. И этот свет… Он сходил с неба и отражался от озера. Он лился из фонарей и… изнутри каждого, кто не спал. Свет ночи наполнял воздух и мысли.
— Ты знаешь, Петр, этим летом со мной случились два события, которые мне запомнятся на всю жизнь. Первое — это подсолнухи. Да, не смейся… Там, на краю села, было небольшое поле. Представляешь, оно в течение дня меняло цвет: то зеленое, то желтое, то почти черное. Сначала я его разглядывал издали. Потом как-то подошел поближе. Оказывается, подсолнух постоянно поворачивает голову за солнцем. Но тут я заметил, что не все цветы тянутся к солнцу. Некоторые перестают поворачиваться. Спросил старушку, почему? Она объяснила, что в таких растениях завелся червь. Они, обычно, долго не живут, засыхают. Я тогда подумал, что со мной случилось то же. Я перестал тянуться к Свету истины. Охладел я… В церковь перестал ходить.
— Как говорили преподобные, верный признак омертвения души есть уклонение от церковных служб. Человек, который охладевает к Богу, прежде всего начинает избегать ходить в церковь. Сначала старается прийти к службе попозже, потом и совсем перестает посещать храм Божий.
— Вот, вот, — согласно кивнул Борис. — Только в отличие от подсолнуха, я сам червей напустил в душу. Увлекся, знаешь ли, деньгами, властью, развлеченьями. Вот эта червоточина и остановила мое движение к свету. И уж почти погиб я вовсе, да приехал ко мне Родион и сумел меня перевернуть. Понимаешь, он нищий, а веселый! А мне уж и не в радость мои богатства. Вот я и сбежал оттуда.
— Понятно. А второе?
— Второе… Не усидел я в селе. Там над головой иногда пролетали военные самолеты и вертолеты. Вот меня и потянуло в зону боевых действий. Думал, Афган прошел, а в Чечне не был. Сначала, конечно, взял благословение у батюшки. Тот поначалу удивился, но, видя мою решимость, встал на молитву, меня рядом поставил. Мы с ним часа два молились. А в конце он сказал, что живым я останусь, но вокруг меня будет много… двухсотых. Что-то там он увидел во время молитвы. Взял я с собой складни с молитвой «Живый в помощи», крестики, масло освященное, молитвословы и поехали мы.
— Как, с Антоном?
— Да ты не знаешь его. Этот парень нам с тобой фору даст. Он, как клещ, в меня вцепился, когда я надумал ехать. Поеду с тобой и точка.
— Так ты говорил, что он был немой.
— Не мой…, не твой, ничей. Божий! А я с первого дня знакомства каждое слово, не сказанное им, понимал. Будто и не немой.
— Ну и что? Как же вы туда проникли?
— Да я в штабе встретил знакомого по Афгану. Поговорил с ним, все объяснил. Он меня и посадил на броню. Антона в штабе оставил, да он, шельмец, в машину ужом пролез. Как-то сумел бойцов разжалобить. Вот так мы и ездили. Наш броневичок был средним, а спереди и сзади еще по машине ехало. В первый же боевой выезд на обратном пути нас и накрыло. Обе машины подорвали, а нашу только взрывной волной тряхнуло. Я, конечно, объяснил причину: мол, перед боем и во время рейда я молился. После того случая все мои складеньки и крестики солдатики разобрали. И со мной ездить уже не боялись. Мы с Антоном у них вроде телохранителей стали.
— Это тот самый второй случай?
— Нет, предыстория. А история впереди. Приехали мы как-то в захваченный бандитами поселок, чтобы людей забрать. Там, по данным разведки, несколько человек скрывалось в подвале разрушенного дома. Как выяснилось, они сидели в подвале несколько месяцев. Боялись наружу выбраться. Трое пожилых мужчин ночью пытались пролезть за водой и съестным. Но их застрелили. Остальные так и сидели под землей. Ели по сухарику, пили по несколько капель воды в день. Спички и фонари кончились еще в первые дни. Так что они сидели в полной темноте. Чтобы их забрать, мы целый бой выдержали. Нас обстреливали со всех сторон. Но мы все же их вынесли. Они были
