— Марина! — всплеснул руками Петр. — Какими судьбами? Как тебя твой домостроевец отпустил?
— Вот об этом я и хочу поговорить.
— Заходи. Викуша, ты нам чайку-кофейку не сваришь?
— Сегодня с утра я у тебя Викуля, — напомнила дочь, не отрывая взгляда от наряда Марины.
— Будешь препираться, станешь Виком.
— Ладно, вам кофей на подносе, или так сойдет?
— Лучше, конечно, на тележке.
— Ого!.. А прием-то у нас на высшем уровне.
— Ис-пол-нять.
В кабинете Марина села на краешек дивана и протяжно вздохнула.
— Ничего, ничего, — опередил ее Петр. — Стерпится, слюбится.
— Да я, Петр Андреевич, всю жизнь с мужиками общаюсь. Но этот… но эти — они как из камня высечены.
— Это кажется. Борис на самом деле человек мягкий и деликатный. Просто, наверное, сильно влюбился.
— Что? Дядя Боря влюбился? — воскликнула Вика. Она спиной вперед протаскивала в дверной проем тележку на колесиках. — А я мечтала, что он дождется, пока я вырасту. Марина, а ваше платьице сколько стоит?
— Я тебе еще лучше принесу. В подарок.
— Спасибо, подруга! — расцвела Вика.
— Дочь, — сурово пробасил отец, — за вымогательство лишу квартальной премии.
— Па, зачем премия, если у меня будет платье из Парижа?
— Выйди и не мешай. У нас серьезный разговор.
— Поторопитесь, а то мама скоро придет. …А тут в кабинете у моложавого папочки молоденькая девушка. Краси-и-ивая! Что мамочка подумает?
— Эти подростки!.. — вздохнул Петр, когда дверь закрылась. — Прости, на нее иногда накатывает.
— Петр Андреевич, скажите, пожалуйста, а мне обязательно это… Замуж выходить?
— Ну и вопросы ты задаешь. А что случилось?
— Я так не привыкла. Эти два супермена всю мою уютненькую жизнь хотят перевернуть.
— Но ведь ты же сама хотела новой жизни. Вот и вживайся.
— Я не думала, что это будет так радикально. Они от меня требуют слишком много. Я в шоке.
— Ничего. Этот период для всех девушек трудный. А чего ты хотела?
— Я хотела бы вас… тебя любить. И все.
Петр поперхнулся кофе и прокашлялся.
— Одумайся, Мариночка. Я женат, у меня дети твоего возраста… почти.
— А мне ничего и не надо. Я готова так, на расстоянии любить. Ведь ты же сам говорил, что любовь главное.
— Давай разберемся. Говорил я тебе о любви христианской. В ней нет ничего плотского. Секса, как сейчас говорят. Я люблю тебя, как сестру…
— А мне ничего другого и не надо! Если хочешь, я даже вообще сгину с твоего поля зрения, из твоего окружения. Я хочу любить по-христиански.
— Знаешь, Марин, если бы это говорила пожилая монахиня, лет тридцать прожившая в монастыре… и то я бы вряд ли поверил. Но ты молодая и цветущая. Из тебя дети аж пищат, так наружу просятся. У тебя еще никак не может быть этой чистой небесной любви. Возьми «Лествицу» и посмотри: у любви высшая пятнадцатая ступень. Чтобы до нее дорасти нужно пройти предыдущие четырнадцать. А там отсечение воли, послушание, молчание, молитвенный подвиг… и много чего еще. Понимаешь? Ну не может быть у молодой светской женщины духовной любви.
— Может! И я готова доказать.
— Не надо. Ты уже себя опровергла. Ничего никому доказывать не надо. Господь тебя свел с Борисом. Дал вам Антона. Детей своих нарожаешь. Это твой крест. Вот и неси его. А эти твои капризы… пройдут.
— Ничего себе крест! Да ты знаешь, как Борис заговляется на
