те стихи. Но так и не смог. Да и нужно ли?
— Как она выглядела?
— О-ча-ро-вательно! Девушка-цветок, белая лебедь, колокольчик, ветерок…
— Хоть бы кто обо мне так сказал!
— Учи стихи, читай настоящую прозу, впитывай глубину. Тогда кто-нибудь и о тебе так скажет.
— Па, прочти что-нибудь из Рильке.
Он взял белый сборник, открыл на закладке и негромко нараспев прочел:
Кто на свете плачет сейчас,
без причины плачет сейчас —
плачет обо мне.
Кто в ночи смеется сейчас,
без причины смеется сейчас —
смеется надо мной.
Кто на свете блуждает сейчас,
без причины блуждает сейчас —
идет ко мне.
Кто на свете гибнет сейчас,
без причины гибнет сейчас —
глядится в меня.
— Это «Серьезная минута», — пояснил Петр. — Не знаю как тебе, а мне кажется, это приступ тоски о прекрасном.
— Странно! Вроде бы о грустном, а так светло… Ты мне этот сборник дашь почитать?
— Бери.
Наконец дверь кухни открылась, и женщины вышли из затвора.
— Петр Андреевич, Марина отныне моя подруга, — произнесла Ольга «учительским» тоном. — Ее не обижай. Она очень хорошая девушка.
— И моя подруга, — напомнила Вика.
— Принесу послезавтра, — кивнула ей Марина. — Как обещала.
— Ты, девочка, приходи в любое время, — приветливо улыбнулась Ольга. — Видишь, как ты всем понравилась.
— Обязательно приду, — улыбнулась на прощанье Марина. И протяжно посмотрела в глаза Петру. А он протяжно вздохнул.
Кровь, пот и слезы
Воспоминание о первой встрече с Василием приносило Петру непонятную печаль. Впрочем, лихое гусарство старого зека их отношения удивительно облегчали. В душе Василия уживались ворчливая нежность, сварливая застенчивость и неуёмная любовь к человекам.
Петр видел его талант не от мира сего, но и сопутствующую тяготу. Иногда смотрел на Василия и понимал, что на его глазах разворачивается великая трагедия человеческой жизни. Петр молился о нем, как о страждущем, заказывал множество молебнов. Но все это не могло успокоить то место в душе, где поселился старый зек.
Архимандрит в своем монастыре устроил для него персональную келью, с решеткой на окнах и классическими нарами, только попасть туда его другу не довелось. Оставалось положиться на волю Вседержителя и принимать Василия таким, каков он есть, со всем антуражем. Грозные же слова архимандрита, сплетающие писательство с позорным падением, всплывали в сознании Петра, сообщая раздрай и маету.
Бесконечный, который уж по счету, раунд с архимандритом втянул его в вязкую изматывающую схватку. «С этим, однако, пора кончать!» Как спасательный круг, схватил он молитвослов и начал с покаянного канона. «Ныне приступих аз грешный и обремененный к Тебе, Владыце и Богу моему; не смею же взирати на небо…» Странное дело, чем больше он истирал себя во прах, чем большую гнусность
