— Тогда слушай. Шла как-то Пресвятая Богородица с апостолами через поле. А там мужик горох сеял. Богородица спрашивает его: «Что сеешь, добрый человек?» А человек, видно, не такой уж и добрый оказался. Он и отвечает, не видишь, камни, мол, сею. На что Богородица ему сказала: «Ну что ж, да будет по слову твоему». И с тех пор до наших дней на том поле мелкий камень из земли выходит. И похож он на горох. И что только с тем полем не делали: и в асфальт закатывали и в бетон, а каменный горох так и лезет из земли — прямо из-под бетона. И ничего с ним поделать не могут. Вот что значит слово. От него осудишься или от него же оправдаешься.
Петр слушал и отмахивался от зудящих насекомых, чесался и крутился. Василий повернул голову влево, промычал «а как же». В его руке появилась булькающая бутылка с прозрачным содержимым. К ним подсел сосед, полубомж, который второй месяц обмывал пожар в собственном доме. Когда нутро Василия вполне развернулось из спасительной тесноты в пагубную ширь, на вопрос соседа «кто сей» он с улыбкой тамады ответил:
? Писа-а-атель!
? Это ты у нас писатель, а я «цаир софэр» ? подписок, ? уточнил Петр.
? Ну, так слушай, подписок, как писать нужно. Учись, пока я жив. Взял свою поэму и зашел в ближайшее абортное отделение. Там семь бабенок сидит в очередь на убийство собственного ребенка. Открываю книжку и читаю вслух. Потом на словах объясняю, что это смертный грех, и за такие дела ? в аду вечно гореть. Из семи женщин одна встает и подходит ко мне. Мы с ней еще поговорили. Она мне про нищету и про то, что ее парень обманул и бросил. А я ? про ответственность на Страшном суде и о помощи Божией матерям, идущим в церковь Христову. Женщина со мной оттуда ушла, а спустя несколько месяцев звонила и заезжала к нам. Очень благодарила нас с половиной моей ? кыськой-рыбкой, снова прибьет меня, подлого, ? что мы ее поддержали. Теперь благодаря нам растит маленького сынишку ? единственную радость. Так что не зря старый зек Василий жизнь свою прожил, если хоть двоих от смерти спас.
В голове Петра прозвучала фраза из Апостола: «Неужели они преткнулись, чтобы совсем пасть? Никак. Но от их падения спасение язычникам, чтобы возбудить в них ревность». Рим 11, 11
Вслух же воскликнул:
? Отец честной! Ослаби волны благодати твоея: народ ибо слепнет…
? Да?.. — ошарашенно улыбнулся Василий.
? Ага…
? Наливай, ? прозвучала команда соседу слева. — А теперь я вас облистаю поэзией. Дело было так. С подачи Петра перечитывал Рильке и думаю, что же ты, верующий мужик, а все как-то не так. Все какие-то танцы апельсина… Ну, думаю, пора ему врезать… в смысле, что-нибудь посвятить. Слушайте.
И он загрохотал хриплым басом:
Поэт! Пропой нам цвет дождя,
слепи надгробие пустой гостиной,
станцуй эфирный запах апельсина,
срисуй адажио заката дня.
Поэт! Персты твои
уже летят к перу?
Что? Нет!!! Приду и выпорю!
От завершающих раскатистых р-р-р вороны в страхе слетели с проводов, а сторожевые псы пристыженно смолкли и забились в конуры. Петр вежливо похлопал в ладоши.
— Да, — кивнул он. — Это над входом в Союз писателей нужно повесить, на место прежнего транспаранта: «Пятилетку в три года!».
Мужчина, который прятался за широкой спиной Василия, вдруг встал и пересел ближе к Петру.
— Коль пошел такой митинг… Вы послушайте историю, — просипел он. — Может, вы ее где-нибудь в поэмах своих вставите. Очень поучительная история со мной случилась. Вот как дело было.
Он откусил от луковицы, похрустел, как яблоком. От его дыхания, как от репеллента, сразу пропали комары и мошка. Потом он еще раз глубоко вздохнул и приступил.
— Учился я тогда в институте и был уже дипломником. Однажды в нашей столовке подали протухшие котлеты и прокисший суп. Мы тогда были после праздников. Организмы усталые, деньги кончились, аппетита и так нету, а тут такое… Короче, объявили мы забастовку. Пришли к нам ректор с деканом, заставили заведующую столовой нас безплатно накормить свежими котлетами. Но забастовщиков
