оттуда он не выносил.
Как-то он прочитал у одного уважаемого священника, что люди верующие делятся на три основных типа: язычники, патриоты и христиане. Первые ? славят Творца через восхищение Его творениями, в своем максимуме это приводит к идолопоклонству. Патриоты ? приходят ко Христу через любовь к своему народу и его историю, но готовы в иноплеменниках видеть врагов и убивать их. Патриотизм «без царя в голове» вырастает в пошлый национализм ? ненависть к ближнему. Христиане ? способны объять любовью всех людей, весь мир, независимо от национальных и культурных различий; для них нет отечества на земле ? они живут Небесным царством и только телесно пребывают на земле. Таковые достигают святости.
А ближе к ночи Петр тупо смотрел в пыльный угол с треснутыми обоями и с трудом переживал изматывающую боль, засевшую глубоко внутри.
И тихо стонал: «За что мне это постоянное мучение «зреть в корень» человеческой тени? Что за наказание разгадывать в самонадеянном супермене липкий страх хронического неврастеника? В изящной красавице ? безобразие трупного уродства? В мудреце ? самозабвенную тупость глухаря на току? В весельчаке ? черную тоску отчаяния? В богаче ? копеечную жадность? В розовощеком тихоне ? придавленную до времени разнузданность? Во внешнем праведнике ? полуночного растлителя и убийцу? Иногда стискиваю зубы до скрежета, чтобы не завопить: «Пожалей меня, Господи! Это же ад на земле ? видеть всю эту мерзость. Это горение в адском пламени. Зачем мне это?»
Не для того ли, чтобы привести меня на край отчаяния, за которым или смерть в бездне ? или спасение в молитве, сводящей с небес бесконечную любовь, все покрывающую, все осветляющую?
Люди, люди, человеки… Как тесно в великих широтах мира вашего. Душа требует сиюминутной небесной святости, но тяготится грубыми отражениями адских страстей. Они обжигают меня в окружающих ? и чуть позже открываю их в себе.
Каждый день покаянием расчищаю место для грозного Господина моего и Отца милостивого. Но через миг там полным полно свежих сорняков моих греховных пристрастий. И как бы ни старался выдрать их, они тут как тут, извиваются и выпускают ядовитые шипы. Увижу ли нечистоту в ближнем ? и сразу распознаю ее в себе, только увеличенную, как в выпуклом зеркале. Открываю ли злобу в прохожем ? она уже раздирает и меня. Наткнусь на кривые сучья омертвелости в соседе ? сам околеваю от смертного холода.
Куда мне деться от суда, где на кресле под судейской мантией ? мой осужденный. И вершит он жестокий суд надо мною, своим вчерашним судьей. Тогда в изнеможении падаю ниц и, срывая ногти о камень, молю простить за привычные осуждения братьев моих и сестер, страждущих со мной в едином теле, Глава которого снисходит к нам и милостиво прощает нас всех… и меня последним. Прощенный, взлетаю молитвой к Отцу моему и в каждом ударе сердца звучит благодарность, устремленная в Небеса.
И только в промежутках между молитвенными ударами сердца, в той краткой тишине вздоха мимолетно сверкает улыбка моей надежды. Это она, драгоценная, ведет меня на ежедневную брань, где сам я всегда проигрываю, а за меня Отец покрывает и сглаживает то, на что не хватило моих сил. Это она, надежда моя, не дает упасть, когда я качаюсь в сторону похоти; и поднимает, когда падаю в пропасть греха. Это она за одно лишь искреннее «Прости, Господи!» изливает с Небес чудесную спасительную помощь».
Каждый день молился Петр о здравии строгого архимандрита, будто готовился к решительной беседе с ним. Наконец, такая возможность представилась. Жора позвал его к батюшке. За чайным столом Петр молча напряженно молился. Пока Жора обсуждал, как им спасти Россию и что им делать с Америкой, отбившейся от рук, — Петр молился. Пока по очереди перебирались кандидатуры больших политиков на предмет их продажности, — молился.
Петру было ужасно стыдно, что его волновал «очень маленький эгоистический» вопрос ? как спасти свою душу, одну единственную. А после, получив прощение, и ближних своих вымолить, если сил хватит. Видимо, это как-то передалось батюшке, потому что он прервал политический диспут на полуслове и взглянул на Петра:
? Все пишешь, Петр Андреевич? Мне один за другим твои рукописи несут, и все хвалят. Ты их что, специально ко мне подсылаешь?
? Вы же, батюшка, меня благословили раздавать, но не издавать. Вот я знакомым и рассылаю. А уж понравилось или нет ? это дело не мое, а совести каждого.
? Батюшка, вы знаете, как я сам писателишек не люблю, ? вступил майским громом Жора, ? Только, честно признаться, мы с моей ненаглядной ? читаем и еще просим. Пусть себе пишет…
? А как насчет тщеславия? Ты оберегаешься, как я тебе говорил?
? Конечно, батюшка. Этого я и сам больше смерти опасаюсь.
