Пока Лена нервно курила, присев на табуретку, Андрей жужжал кофемолкой, ставил турку на огонь, перебирая непрестанно четки.
— Ты правду сказал, насчет обета?
— Если я говорю что-то, то это правда.
— А что за Алена вокруг тебя кругами ходит?
— Она мне как сестра. У нее проблемы, и я пытаюсь помочь с ними справиться.
— Теперь ты всем помогаешь? Или только молодым и красивым женщинам?
— Помогаю всем, кто ко мне обращается. Это мой долг. А кроме тебя для меня женщин нет. Представительницы противоположного пола могут быть для меня или сестрами, или матушками.
— Говорят, что ты мать до инсульта довел. Это так?
— Конечно, есть в этом и моя вина... Даже самая большая. Мне кажется, если я пришел к Богу, то и все обязаны тут же бежать в храм. А люди — они такие разные. Одним для спасения нужен пожизненный монашеский подвиг, другим — достаточно монетку нищему дать. Так что не мне учить — сам неуч.
— И все-таки помогаешь, советуешь, учишь...
— За что и получаю…
— Андрюш... — Лена запнулась, — а... можно... я останусь у тебя?
— Мне этого очень бы хотелось...
— Действительно?!
— ...очень бы хотелось... Но теперь уже не могу. Только после венчания.
— Снова! Теперь ты и меня до инсульта хочешь довести?
— Что ты, ни в коем случае, Лена. Ты понимаешь, супружеские отношения без венчания — это блуд. А блуд — это такой же смертный грех, как убийство!
— Да что ты говоришь! Сколько людей живут без твоего венчания — и ничего! Что же все — убийцы?
— Если не знают этого, то, наверное, нет. Но если знаешь, четко это себе представляешь и осознаешь, то, безусловно, — грех, равный убийству!
— Ох, как с тобой тяжело!
— Если грешить — то невозможно тяжело. Просто невыносимо...
— Ладно, пошла я... проводи до двери.
— Лена, если хочешь, мы можем с тобой поговорить об этом еще раз. Столько, сколько хочешь. Я тебе всегда буду рад, правда!
— Пошел ты...
Андрей закрыл за Леной дверь и вернулся в свою комнату. Он перебирал в памяти разговор и перебирал в молитве четки. От тюрьмы не зарекайся
Перед Андреем на эскалаторе стоял мужчина в светлом мятом костюме и по мере подъема раскачивался все сильнее. Сумка через плечо болталась в такт его движениям и задевала обгоняющих горластых парней, бегущих вверх.
Когда подъем завершился, и надо было ступать через порожек на твердую гранитную почву, мужчина запнулся о гребенку и с утробным ворчанием растянулся прямо перед Андреем. Тот перешагнул через беспомощное тело и, стремительно изогнувшись, рывком отбросил его из-под десятков надвигающихся безжалостных ног. Мужчина бессмысленно глянул одним глазом на Андрея, буркнул что-то и прислонился обмякшей спиной к полированному камню стены. Кто-то подошел сзади и успокоенно констатировал: «Пьяный!». Шаги его удалились.
Андрей тряхнул мужчину, поднял на ноги, подхватил под мышки и потащил к выходу. Мужчина то шагал своими неверными ногами, то повисал на Андрее. Толпа вокруг расступалась и сыпала упреками в их адрес: «Нализались уже! Куда только милиция смотрит!»
У выхода из метро их встретила милицейская машина и, несмотря на попытки Андрея что-то им объяснить, грубые руки втолкнули в зарешеченный салон обоих и грохнули запираемой дверцей.
В ближайшем отделении милиции их освободили от вещей и шнурков и втолкнули в камеру предварительного заключения, снова грохнув металлической дверью.
— Во, еще парочка! Точно — у них сегодня облава! — весело раздалось из глубины помещения.
Андрей пристроил мужчину на дощатом настиле, сам присел
