более. Глубже твердь, не тронутая, кажется, от сотворения мира. Рыжая пластичная глина. А инструмент? В 1-м огневом взводе, помимо малых саперных, 7 ржавых лопат, реквизированных у населения. Держаки никудышние. Даже прочная, военного ведомства лопата гнется и звенит, будто о камень. Две кирки. В затылок орудийному номеру, который работает, стоят четверо других. Кирка долбила глину две минуты непрерывно и передавалась следующему.
За ночь ни один орудийный номер не присел и не сомкнул глаз. Рыли, отбрасывали грунт, маскировали.
Стало светать. Движение на шоссе не прекращается. Позади, в тылу, я увидел танки Т-35. Ровным счетом десять. Гудят двигатели. Вначале танки стояли в низине справа от шоссе, потом отошли к хатам северной окраины села.
За ночь люди вытолкли рожь. Выяснилось, правый фланг всего участка обороны висел в воздухе. Пехота 622-го СП не подошла ни ночью, ни утром, как обещал Величко. Левее 1-го огневого взвода находились позиции 2-го и взвода управления. Слева занимала оборону 2-я батарея, своим флангом она упиралась в шоссе.
Пригревает солнце. Впереди по всему склону застыла желтеющая рожь. Оборонительный рубеж, занятый подразделениями дивизиона, открыт для обозрения. С бугра, откуда нужно ждать немцев, Княгининки просматривались насквозь. Все наши старания скрыть стрелковые ячейки бесполезны. Маскировочный материал — трава, рожь — засыхал на глазах.
— По местам!
8 часов. Не затихает скрип повозок. По шоссе полз нескончаемый обоз. Грохот отдаленных разрывов обозначил направление на юг, в сторону Луцка. Над лесом кружит корректировщик. Приблизился к селу раз, другой, но шоссе не перелетел.
В тылу рокочут двигатели танков. Корректировщик улетел. На всем обозреваемом пространстве не заметно каких-либо признаков опасности. В окопах душно. Орудийные номера в недоумении переглядываются. Чем вызвана команда «по местам»?
Прошло четверть часа. Начался завтрак. Без всякого аппетита люди мазали хлеб подтаявшим маслом, ложками черпают тягучее молоко.
Я присел на ступеньке окопа. Оружие готово к стрельбе. Пулеметы на упоре, рядом снаряженные диски, по две цинки патронов, выложены гранаты. Воздух неподвижен, температура не менее 30 градусов. Дышать трудно и выше бруствера. Уложенная перед завтраком трава усохла, коробились листья веток.
Движение на шоссе заметно уменьшилось. В сторону Ковеля шел обоз. Завьюченная наглухо повозка, пара лошадей, ездовой на передке. Небольшой разрыв, опять повозка, следом кухня и так далее до гребня, шоссе там делало поворот.
Обоз уходил все дальше вниз, к мосту. Шоссе пустело. И вдруг — гул двигателей. Мотоциклы — пять, семь, десять. Застучала автоматная очередь. Немцы! Лошади на шоссе бросились в галоп. Обоз смешался, повозки наезжали одна на другую, переворачивались. А мотоциклы мчались с бугра вереницей под бешеный треск автоматов.
— Внимание... противник слева! — послышалась с НП команда.
Обоз в панике рассыпался, перекрыл шоссе, обочины. Мотоциклы один за другим выскакивали из-за бугра. Скорость бешеная. Тщетно тормозить. Мотоциклы, повозки, лошади — все смешалось в общей свалке. Немецкие мотоциклисты стали жертвой собственной дерзости.
Но прежде, чем заглох последний опрокинутый мотоцикл, послышались новые звуки. Мины, падая, выли на излете. Поднимается дым разрывов, свистят осколки. Дрожат стенки окопа, сыплется вниз грунт. Приторно-сладкий запах сырой земли и тротила.
— Усилить наблюдение... приготовиться к стрельбе!
На бугре справа появилась пехота. Склон пересекла трассирующая очередь немецкого пулемета и потянулась в сторону позиции 2-й батареи. Стук металла заставил меня отложить бинокль. Перед ступенькой прилег орудийный номер, каска ерзала по стволу карабина.
— Разрешите войти? — сдавленным голосом произнес связной.
Я устыдился собственного невежества и помог связному сойти на ступеньку.
— Товарищ лейтенант...— два разрыва легли за бруствером. Бедняга оступился, и, стуча зубами, продолжал: — Вас вызывает командир батареи.
Я выбрался из окопа. Позади бежали связной и ординарец, должность вроде денщика, учрежденная с первых дней боевых действий. Ординарец обязан следовать за командиром, содержать в порядке его вещи и выполнять прочие поручения.
Обстрел усилился. Я следил за поведением моих провожатых. Какого усилия стоит им каждый шаг. На связном лица нет, дрожит всеми, как говорится, фибрами души, но не отстает. Так выглядит на деле настоящий солдатский этикет.
Непрерывно рвались мины. Рикошетируют пули, концентрическими кругами полегла вокруг воронки рожь. Ординарец вскрикнул и повалился на землю. Я вернулся, ординарец ранен, рвал индивидуальный пакет. Он остался на позиции пулемета 2-го орудийного расчета.
Весь маскировочный материал на НП командира батареи лежал в куче. Над бруствером торчат обмотанные стеблями бленды стереотрубы, дымится ствол пулемета.
Я готов был шагнуть на ступеньку, но удержался. Вой мины напомнил преподанный мне урок фронтовой вежливости. Я крикнул: «Разрешите войти?»
Старший лейтенант Шилкин оставил стереотрубу и удивленно шагнул навстречу. Среди лиц, находившихся на НП, командира батареи не было.
— Он занят,— ответил Шилкин.— Вы видите... справа во ржи пригорок? Там никого нет, наш правый сосед, пехота, нe подошла... Понимаете, куда метит противник? Если он зайдет во фланг, нам не удержаться... Вашему взводу... занять высотку немедленно. Установите связь с подразделениями шестьсот двадцать второго стрелкового полка на пушке леса... Имейте в виду, немцы уже вошли в низину.
Старший лейтенант Шилкин поворачивал стереотрубу, говорил о наших танках, которые вели огонь, о том, что необходимо удержать рубеж села, и еще о чём-то. На высотке часто рвались мины, по склону вниз спускались автоматчики.
— ...Вот появились немецкие танки... видите? — старший лейтенант Шилкин умолк.
Танки, автоматчики... они направлялись вправо. Как оградить орудийных номеров от пуль и осколков? До высотки не менее 700 шагов. Сколько у меня останется во взводе людей?
Ни старший лейтенант Шилкин, и никто другой не мог предсказать, что ожидает 1-й огневой взвод через час или полчаса, даже в следующую минуту. Но... нужно идти.
— Вопросы есть? — старший лейтенант Шилкин, по-видимому, находил мое тугодумие чрезмерным.
Нет, задача понятна... вполне. Что же еще?
— Разрешите выполнять?
Быстрей в обратный путь. Я издали заметил пулеметный ствол на бруствере моего окопа.
— ...Первый огневой взвод, разобрать оружие... всем... вылезай... по направлению на высотку... за мной бегом марш!
Началось перемещение. Всего-то людей два десятка и такая канитель! У одного диск выскользнул из рук, другой застрял в воронке, те залегли в ряд тут же за бруствером... страшно... Никаких оговорок! Вперед, дорого каждое мгновение. Иначе опоздаем, и немцы опередят 1-й огневой взвод.
Наше сознание во многих случаях не воспринимает слов, даже тех, что исходят из глубины души, исторгнутые очевидной для всех необходимостью. Хорошо знакомый человек вдруг преображается, не узнать, чужой да и только, непонятлив и глух, будто истукан. Как с ним обращаться? Сократить дистанцию, подойти ближе, приблизиться вплотную, помочь? В общем, только успевай поворачиваться, время не ждет. Где противник... мои люди?., не вижу ... где еще четыре человека? Не потерять направление и не упустить того, что происходит перед глазами, вокруг и там на шоссе.
Рвались с оглушительным грохотом мины, снаряды. Позади опять заминка. Один отстал совсем и другие не торопятся. Страх гнет в дугу, тянет неудержимо к земле, люди на грани... пе пересилят себя, оглядываются.
— Проценко, сюда ваших людей... Направление стрельбы... окапываться... интервал десять
