Пехотинец чувствует себя слишком независимо. Мог бы и меня пригласить... за компанию.
— Но... товарищ лейтенант... командир роты приказал разведать... и назад.
— Вы, сержант, знаете устав?
— Так точно!
— Как там сказано?
— Выполнять последнее приказание.
Вот и прекрасно... 1-й огневой взвод оставляет свои позиции. Уйдут и пехотинцы, но... когда я подам сигнал.
— Прямое попадание,— послышался голос Проценко.
Во рту горечь, все пересохло. Пыль лезет в глаза. Пулемет подбитого танка перестал стрелять. Автоматные очереди раздаются справа, полукругом, позади.
— Товарищ лейтенант, танки!
На участке, который занимала 3-я батарея, четыре танка, переваливаются на брустверах, качали стволами. Да, нужно уходить!
— Старшему сержанту Проценко и всем... по пехоте, огонь! Сержанту Дорошенко с расчетом 2-го орудия... отходить бегом в направлении горящего танка, к лесу!
Теперь пехотинцы. Придет их время.
Автоматные очереди рядом. Словно палкой колотил кто-то по каске. Сгущался дым. Вместе с сержантом Дорошенко четыре орудийных номера. Я совершенно не уверен, удастся ли им пройти под стволом поврежденного танка.
На позиции остались Проценко, два орудийных номера и связной. Для арьергарда многовато, я понимал. Но если Дорошенко застрянет, то останется один путь... прямо на танк.
Проценко вытирал струившийся пот. Танки проутюжили окопы 3-й батареи и направились в село. Пришел в движение второй эшелон, на шоссе шесть танков. Очевидно натравлялись к позиции 1-го огневого взвода.
Стучал ДП. Уговор свят. Пехотинцы, уходить! И вот последняя очередь моего пулемета. Встать!
Немцы находились ближе, чем я полагал. Низко стелились пули, валятся подсеченные стебли. Не задерживаться, по-пластунски, вперед марш!
— Немцы, товарищ лейтенант,— вскрикнул связной.
Просвистела автоматная очередь. Силуэт возник и исчез. Я нажал спуск. Автоматчики не унимались. Передвигаться по-пластунски не менее опасно, чем в рост. В затылок подталкивали очереди. Я ничего перед собой не вижу. Тыкаются в землю пули, того и гляди продырявят одежду. Не задерживаться, вперед, вперед, без передышки!
Два, три прыжка и передо мной барьер — межа. Подрытый внизу грунт. Еще усилие, упор под сошки — и пулемет готов. Автоматная очередь оборвалась. Преследователи вроде приутихли, начали отставать.
За гребнем, похоже на шоссе, стрельба возобновилась. Гудят двигатели. Перед глазами бугрится поле, запах гари, дым. Лошадиные туши, целая упряжка, погибшие под своими снарядами. Опрокинутый на колесо зарядный ящик.
Проценко повеселел. Автоматчики, танки уже позади, и экипаж с пулеметом не помеха. Путь в лес, кажется, открыт. Где пехотинцы? Где Дорошенко? Простучала пулеметная очередь МГ, пули прошли, подняв комья земли. Межа тянулась дальше, еще, еще. Высота полметра. Я в безопасности.
Пришла минута оглядеться. Треск очередей позади за высотой не затихал. Автоматчики прочесывали ржаное поле, палили впустую. Нужно прибавить шаг, лес рядом.
На опушке я не замечал признаков пребывания людей. А в глубине?
Над головой шуршали снаряды. Солидный калибр. На склоне высоты взметнулись столбы земли и дыма. Доносятся далекие выстрелы. Орудия вели огонь с севера. Наши, значит. Кто-то вел наблюдение за полем боя.
Межа тянулась дальше, в конец клеверного поля. Сиреневые бутоны, растения сочные, темнозеленые. Начинались заросли. И тут воронки. Ровики наполовину отрытые. Тела погибших воинов. Пустые консервные банки. Колея, запах болота. Угасший костер недавно оставленного бивуака.
— Товарищ лейтенант, вода! — обрадовался Проценко.
В яме на глубине двух штыков жидкость, довольно прозрачная. Орудийный номер снял котелок. Вода теплая, чайного цвета, отдает болотной тиной. Все пьют и пьют.
Лес обитаем. Под деревом лошади в упряжке, повозки. Слышатся стоны. Санитары и ездовые заняты погрузкой раненых. Переполох, вызванный появлением сержанта Процента, прервал ненадолго работу. Санитары сообщили, что оба батальона 622-го СП ушли часа два назад.
Бдительная пехота
Вечерело. Люди шли гуськом. Один пулемет нес Проценко, другой — у связного. На плечах у орудийных номеров шинели в скатках, два карабина, диски.
Какая благодать! Не путается под ногами рожь, колосья не хлещут в лицо. И не надо вскакивать, напрягать слух и зрение, метаться от одного пулемета к другому, следить непрерывно за тенью, которая обращается в цепь, брызжущую выстрелами. Куда она двинется? Сжимала голову каска, мутный полуденный жар обжигал лицо.
Дорога петляла по опушке, в объезд луж и выбоин. Отвернет в поле и снова под ветви берез и сосен. На повороте расщепленный ствол вздымал заостренные обломки.
1-й огневой взвод ушел от автоматчиков. Миновала пулеметная очередь поврежденного тапка. А дальше? Княгининки занял противник. Подразделения дивизиона ушли на Ковель. Но, может быть, они заняли оборону за селом? И где мои люди? Только Проценко и три орудийных номера... Ушел же еще кто-то с высоты... А Дорошенко жив ли? Четыре человека... Неужели это все, что осталось от 1-го огневого взвода?
— Товарищ лейтенант, кто уцелел из наших? — Проценко остановился и оглушительно засвистел. Тишина, и птиц не слышно.
Что же стоять? Пойдем. Проценко не терял надежды, свистит раз за разом. Позади бредут остальные. Уже обменялись дважды оружием, по очереди. Деревья на опушке искалечены снарядами. Пни, обломки разной высоты. Воронки одна за другой.
— Стой! — вскричал Проценко.— Товарищ лейтенант, там люди,— и бросился на землю.— Выходи, не прячься!
— Свои,— последовал ответ.
Из-за куста поднялся человек — сержант Дорошенко, и не один. Орудийные номера, пехотинцы, общим числом восемь.
— Не ждали... вот повезло, товарищ лейтенант,— радовался Дорошенко,— у меня затвор заклинило, я видел, автоматчики зажали вас... И диск кончился... коробка раскалилась, не снимается, хоть плачь... вместе с ним,— он схватил за руку пехотинца,— собрали патроны... когда залез обратно на дерево... вас нет нигде. Думаю, ну все, пропали ни за что... им не сказал... может, придете... так и вышло. И все глядят друг на друга, одиннадцать человек.
— ...Весь день воевали,— продолжал Дорошенко.— Под огнем не думал-не гадал в живых остаться.
Котелок пошел по рукам. Вода из источника не лучше прежнего, пехота вырыла чуть глубже. Влага теплая, все угощают друг друга.
— Немцы эти... чистые дьяволы... И бежат вроде не шибко... уследить как? Ничего не видать, а он, гляди, словно из-под земли, уже сбоку зашел, с тыла... и строчит проклятый,— сержант-пехотинец обнимал орудийного номера. — Товарищ лейтенант, нам... было уйти. Я жалел, что обратился, а...— недосказал сержант, махнул рукой.
— Как танки зашли в тыл? — возбужденно спрашивал Проценко.— Не пойму... Хорошо прижучила их
