тех, кого уволили за честность, нежелание покрывать воровство, убивать себе подобного? Такие «реликты» тихо-мирно прозябают на сто долларов в месяц, незаметно спиваясь от тоски и безысходности. Или взять их семьи, которые доживают в нищете и умирают не в положенные Богом 70-80 лет, а средне-статистические 52 года? Если на чашу весов положить все причины умирания, то скорей всего, статистика с добычей каменного угля повторится.
Эдуард Борисович Бурунов, как известно, уважал расчет, поэтому с самого начала своей капиталистической карьеры записывал количество уничтоженных им человек. Еще до отмены шестой статьи Конституции СССР, закреплявшей главенство КПСС, Эдик учился в подпольной школе каратэ. С появлением первых кооперативов он в восемнадцать лет открыл свой первый клуб каратэ. Среди учеников преобладали будущие и настоящие бандиты. Там он сколотил свою первую группу и стал отнимать бизнес: узнавал, кто процветает, приходил и отбирал. То есть, все продолжали работать, но уже не на себя, а на него, Эдуарда. Но очень быстро ему стало скучно – поговорить же не с кем.
Тогда открыл он собственное стрельбище и выбрал из трех десятков стрелков трех снайперов, с которыми было о чем поговорить. Это были ребята начитанные, со своей волчьей эстетической философией. Отныне он приезжал на «стрелку», вонзал холодный взгляд в переносицу бригадира, объявлял, что его противники под прицелом снайпера и спокойно выставлял требования: миллион долларов «за беспокойство» и никогда ему на глаза не попадаться. Следовал щелчок пули в сантиметре от ноги старшего бандита, что делало противную сторону предельно покладистой. Только однажды не в меру горячий горец возмутился – и тут же рухнул с простреленным виском. «Кто еще против?» – спросил Эдуард, с любопытством разглядывая присмиревших бандитов. Коллеги убиенного оценили серьезность Эдуарда и через неделю в указанное место безропотно принесли чемодан с деньгами, принеся самые искренние извинения.
Дважды на Эдуарда устраивали охоту, и дважды он оставался невредимым. В ту же ночь его люди уничтожали не только заговорщиков, но всех подельников и родичей «заговорщиков» – эта расчетливая, безжалостная жестокость отрезвляла всех противников. Его стали бояться, ему отдавали всё, только бы не спровоцировать побоище. Так довольно скоро он встал во главе собственной финансовой империи. Подводя годовой итог, Эдуард подсчитал, что за каждый миллион он в среднем платил 0,34 человеческой жизни. «Не так уж и много», – сухо констатировал он.
А началось всё это, пожалуй, с собаки. Даже не собаки, а так – собачонки, размером чуть больше крысы, на тоненьких трясущихся ножках. В то время Эдику было чуть больше десяти лет. Как-то в соседнем дворе сзади, где-то у самых его сандалий, резко и громко гавкнула псина. Мальчик испугался и побежал, собачка – за ним. Эдик бежал на глазах детей и взрослых и кричал изо всех сил. Заскочил в свой подъезд, захлопнул дверь и только тогда решился посмотреть сквозь грязное стекло наружу. Крохотная собачка кругами бегала под дверью и тявкала, а люди – ему показалось, что их было очень много – смотрели ему вслед и… смеялись. Эдик почувствовал себя трусом и слюнтяем.
Всю следующую ночь мальчик не спал. В его голове чередовались сценарии мести, один другого страшней. Той ночью мальчик выжег в своей душе всё доброе и светлое. Той ночью Эдик несколько раз произнес страшные слова: «Я душу свою продам за то, чтобы стать сильным». В ту ночь мальчик решительно вошел в широко распахнутые врата ненависти.
А утром он чистил зубы и взглянул на отражение в зеркале. Вроде бы ничего там не изменилось… Разве только глаза. В черноте зрачков, поселилась холодная расчетливая злоба.
Он занялся поиском человека, который научил бы его драться. И вот первая удача – на соседней улице он обнаружил табличку военно-спортивного клуба, где учили стрелять и драться. Тренер обучался боевым искусствам в тибетском монастыре, тренера подкупил новый ученик необычайной собранностью, абсолютным послушанием и спокойствием юного мудреца.
В то лето он сменил школу, как бы отрезав свое прошлое, а через полтора года Эдик встретил девочку из старой школы. Девочка нравилась всем мальчикам, нравилась и Эдику. Он даже однажды набрался смелости и пригласил её в кино, и она согласилась, и он был тогда на седьмом небе от счастья. Девочка вспыхнула, увидев его, но поговорила с ним с минуту и сникла. Девочка не узнала прежнего Эдика, её будто парализовал его холодный взгляд. В глубине его зрачков таился холод. Девочка убежала, не оборачиваясь, а если бы оглянулась, её бы опалил взгляд кобры перед убийственным броском.
Эдика стали бояться все, даже учителя и родители, что ему очень нравилось. У него не стало друзей, и это его не смущало. Он шел к своей цели, он чувствовал сопутствующую удачу, предвидел свое успешное будущее – и это заставляло его холодное сердце возбужденно биться.
Однажды мальчишки из соседнего двора натравили на него добермана. Эту породу на западе называют не иначе как «собака-убийца». Злобно рыча, пёс подлетел к Эдику. Мальчик даже не шевельнулся и лишь в последнюю секунду выставил ребристую подошву ботинка, в которую со всего размаху влепилась морда черного пса. Эдик наступил на собачье горло, чуть склонился и внимательно наблюдал, как стихало дыхание, угасали глаза, дважды по гладкой шерсти прокатилась судорога… Мальчишки, натравившие пса, кричали из-за угла: «Не убивай его, пожалуйста!» Эдик отнял ногу. К животному вернулось дыхание, в полуоткрытых глазах появился блеск. Пёс приподнялся на крепких лапах, нерешительно оглянулся, заскулил, сел и уставился на человека, который медленно тянул руку к его загривку, неотрывно гипнотизируя жестоким взглядом. Пёс наклонил голову к земле, не спуская глаз с человека. Эдик схватил собаку за холку, встряхнул и тихо сказал: «На кого ты прыгнул, щенок! В следующий раз раздавлю как червя».
С того дня черный пёс сидел за углом дома, напряженно ожидая, когда откроется дверь третьего подъезда. И как только появлялся Эдик, пёс подбегал к нему на полусогнутых и сопровождал, заглядывая в глаза. Но лишь мальчик доходил до арки в соседнем доме, за которой начинался многолюдный бульвар, собака слышала короткое «домой» и послушно убегала прочь.
