луга, подумал я и решил отправной точкой своего путешествия назначить Елисеевский магазин.
Этот гигант торговли подобно айсбергу лишь на десятую часть виден подавляющей части народа. Мало кто догадывается, какие обширные хранилища скрывают его подземные казематы. Мне довелось познакомиться с его кладовыми в те времена, когда на полках магазинов зияла пустота. Но в подземных тайниках Елисеевского никогда пусто не бывало. О, эти косяки замороженных осетров и белорыбицы в холодильниках размером с кабинет начальника! Тысячи банок и баночек зернистой икры, балыков, ветчины, километры стеллажей со спиртным всех сортов со всех стран мира… И сотни снующих туда-сюда «посвященных», допущенных к недрам пайкового изобилия, в числе которых был некогда и я, сжимавший в потной ладони заветный талончик с круглой печатью. О, нет, я не относился к номенклатурному клану, в этот чертог изобилия меня посылали от работы в качестве грузчика праздничных заказов.
Сегодня вхожу под кров Елисеевского как простой смертный. «И вот стою я перед вами – простой русский мужик!» Как-то я имел неосторожность зайти сюда с другом-архитектором. Сколько же пришлось услышать неприличных слов, произнесенных нарочито громко, с максимальным восторгом! Там было что-то такое: балясины, пилоны, анфилады, полуколонны, аркады… В общем, натерпелся сраму-позору – на полжизни хватит. С тех пор захожу в этот дворец пищевого безобразия очами вниз, не обращая внимания на архитектуру, и по привычке занимаю очередь в рыбный отдел.
Когда-то к нам в издательство захаживал один именитый писатель, из тех старичков, которые помнили «Елисей» времен НЭПа. Он всегда приносил с собой пару-тройку селёдочек марки «залом» – обязательно с икрой и красными глазами. Именно с красными, потому что во-первых, это признак свежести, во-вторых, малосольности. Мы освобождали гурману половину стола и расстилали ватман. Старик обнажал хищное лезвие немецкого кинжала, нежно разделывал рыбий трупик, расчленял его на равные части и раскладывал по кусочкам бородинского хлеба на пластинки сливочного масла, но так, чтобы каждому досталась порция мелкой фиолетовой икры. Завершали композицию кольца лука и веточки петрушки. После его угощения мы набрасывались сначала на чай, а потом на его рукописные листы но уже с таким вниманием, будто он последняя надежда всемирной литературы.
Вернуться обратно из страны воспоминаний в настоящее время заставил меня вопрос соседа по очереди.
– Сначала селёдочки, потом бородинского и еще мечниковской простокваши? – спросил он с улыбкой.
– Примерно так, – кивнул я. – Только добавьте ананас и шампанское.
– Значит, намечается романтический вечер с дамой?
– Ну да, с женой.
– Значит, браконьер, – констатировал он, – в смысле женатик. Повезло женщине, – сказал он мечтательно. – Немногие мужья покупают женам шампанское. Я не покупал.
– И как результат?
– Как видите, – вздохнул он печально, позволяя всесторонне обозреть свою холостяцкую неприкаянность.
В верхней области груди у меня зародилась волна жалости к человеку. Она мягко ухнула по дну диафрагмы и ударила в лобные доли мозговых полушарий. В таких случаях обычно моя воля ослабевала, и я отдавался потоку эмоций. Все-таки в жалости есть некая подспудная сладость.
– Андрей. – Сунул ему ладонь.
– Федя, – отозвался он.
Подоспела моя очередь выбирать селедочку. Несколькими почти профессиональными фразами я обозначил задачу. Дама в белом коротко кивнула, как своему, и положила на весы именно такой товар, какой нужно – красные глаза, брюшки полны икрой, серебристая мясистая спинка. «Зачитайте гражданке права, я её забираю», – проворчал я под нос.
…А в это самое время продолжалась непрестанная беседа:
– Полностью – Федор?
– Нет, Федерико. Папа был фанатом Феллини.
– Сочувствую повторно.
– Да нет, уже привык. И дело даже не в этом. Тут другое!..
И он посмотрел на меня так, что волна жалости из лобных долей ухнула вниз, без задёву пронеслась сквозь диафрагму и хлестнула по пяткам. Видимо, это как-то отобразилось на моей внешности, потому что он сказал:
– Это хорошо, что ты такой зеленый и плоский.
– Что ж в этом хорошего?
– То, что мне предоставляется возможность помочь доброму человеку.
И в тот миг я понял, что сопротивляться этому бесполезно. Это как поздравления с двадцать третьим февраля – неотвратимы, поэтому
