? А я еще хуже, ? ставлю себе диагноз.
? Я тоже, ? отзывается Валерий.
? Ну, идите, коли так. И не таких они били. Смиряйтесь…
Третьей к нам приступает мать Рахиль. Она как призрак отделяется от тени дома, бесшумно вспархивает на дорогу, с трудом поднимает от земли оленьи глаза, полные слез.
? Это дети, ? шепчет она умоляюще. ? Изуродованные, больные, всеми брошенные ? но дети Божьи. Будьте с ними поласковей, пожалуйста. Прошу вас.
? Мы постараемся, мать Рахиль. Благословите.
Входим в одну из келий скита ? а попадаем будто в камеру Бутырки. Двухъярусные нары с развешанным между ними грязным тряпьем, длинный стол, за которым по-свойски играют в карты; сквернословие, блатной жаргон, табачный дым, черный чифирь в стеклянной банке. На обнаженных плечах и пальцах синие наколки с русалками и могильными крестами. Надо же! И на воле, и в скиту рядом со святынями, а все как в зоне устроили. По привычке.
? Мир вашему дому, ? приветствую население.
? Это еще что кто? ? традиционным хрипом откликается самый толстый.
? Братья ваши во Христе, ? отвечаю миролюбиво.
? Шли бы вы отсюда пока живы, гы-гы-гы.
Судя по тому, что смеются все до одного, без кулаков не обойтись. А не хочется. Ох, как не хочется.
? Мне поручено объяснить вам, как нужно вести себя в этом святом месте. И очень прошу внимательно выслушать.
? Это что, меня тут разная мелочь поучать будет? Ах, ты…
Уворачиваюсь от протянутой к моему носу руки толстяка и автоматически легонько тычу кулаком в солнечное сплетение и под открытый подбородок в кадык. Толстяк сдавленно сипит и садится на пол.
? Потерял ты форму, брат. Тебе курить бы бросить.
Заботливо подхватываю его подмышки и сажаю на ближайшие нары. Боковым зрением наблюдаю за реакцией остальных. В этот момент происходит неожиданное. Один из зеков вскакивает, растопыривает синие пальцы и, приседая на каждое слово, истерично возглашает:
? К вам человек по-братски обращается! Как к людям. Они православные. Поняли? Прости Господи! Это из колючки зоновской можно удрать, а здесь никто не держит, но от Бога никуда не удерешь! Господи, помилуй! ? он размашисто крестится и глубоко со стоном вздыхает.
Видимо, эта искренняя проповедь на доступном языке производит на контингент необходимое впечатление, потому что следует рассудительное предложение:
? А чё, ? вскакивает другой, ? Санька прав. Давай, братишка, ? обращается он ко мне, ? говори по делу.
? Если позволите, возлюбленные братья, я сначала кое-что расскажу, ? произношу как можно серьезней, с трудом сдерживая улыбку.
? Да вы, садитесь, братки, ? сипит оживший толстяк и кивает нам с Валерием на лавку. Потом указывает пальцем на Валерия с иконой на груди: ? А друг твой чё молчит?
? Он не молчит. Он вопит, только внутренне.
? А-а-а!..
Дальше следует рассказ из Евангелия о раскаявшемся разбойнике, который во время бегства в Египет спас святое Семейство.
? И чё, реально этот, со 162 статьей, первым в рай попал? ? открывает рот толстяк.
? Точно, ? киваю авторитетно. ? Только не «этот со статьей», а раскаявшийся грешник, всенародно исповедавший Иисуса Господом и моливший о
