коленями. Это место постоянной молитвы старца. В задней стене маленькая дверка ? это, наверное, вход в его подземную церковь. Сказывают, старец сам ее выкопал в скале много лет назад, когда один здесь спасался.
Он также смиренно, как равного, просит меня помочь снять подрясник и протереть ему спину. Под ветхой ряской, выцветшей на солнце до серого цвета, исподняя рубашка, мокрая, в красных пятнах от клопов. Осторожно помогаю снять эту ветхую тряпицу, готовую порваться у меня в руках, кладу на лавку. Беру тряпку, смачиваю в тазике с водой и подхожу к обнаженной спине. Сквозь кожу проступают все позвонки и ребра. Но что это? Кожа на спине изрыта огромными оспинами, размером с блюдце. Спрашиваю, что за болезнь оставляет такие рубцы.
? Это мирская грязь из меня выходила, чадо. Когда я молодым пришел в монастырь, то узнал, что монахам не должно мыть тела. Вот мыться и перестал. Работа была тяжелая: мы строили тогда эту каливу. Камни, глину, бревна на себе носили от самого моря. Недели через две пошли у меня по всему телу волдыри. Внимания на них не обращал. Работаю и работаю. Потом волдыри стали расти и лопаться. От гноя рубашка вся мокрая была. А я внимания не обращаю. Мне не до этого: послушание, работа. Ночью сменю рубашку и снова работаю. Так за месяц из меня вся грязь мирская из тела и вышла. А раны затянулись и зажили. С тех пор в теле мир поселился. Но это так, малое дело.
Старец медленно надевает сухую рубашку. Садится на стул и после недолгого молчания говорит:
? Что тело? С душой проблем у нас побольше. Вот когда на пятом году монашества мне Господь брань блудную попустил ? вот это, дитя мое, страшно было. До прихода на Святую гору, веришь ли, женского тела обнаженного не видывал, в девстве пребывал. А тут перед моими глазами, как живые… Страшно вспомнить, что видел я, какие мерзости мне враг показывал. И палками я себя до крови избивал, и по земле катался, и ревел, как медведь раненый; даже на кусты терновника бросался, в самые колючки ? ничего не помогало. Одно знал, что Господь рядом, значит нужно терпеть и бороться. Так без сна, почти без еды и питья, в мучениях семь лет прошли. А потом мне эта образина на глаза явилась, я бросился на него, что есть сил ударил ? он и убежал. Целый месяц рука потом смердела. Но брань прекратилась. И покой сошел в душу.
? Отче, я такого не выдержу, ? вздыхаю сокрушенно.
? Не волнуйся, Господь не даст тебе искушений сверх сил. У тебя, дитятко, другая брань будет, помягче, но тоже несладкая: уныние. Так ты уж знай, чем его бороть: акафистами, послушанием, терпением. Словом, смиренной радостью. А как полюбишь Господа всем сердцем, как научишься всему, что Он дает тебе, радоваться и благодарить Его за милость ? так и отступит враг. И никогда ничего не бойся ? Господь всегда рядом, Он тебя врагу не отдаст. Я молил Пантократора и Панагию о тебе. Все будет хорошо. Правнуки Моисея Мурина
Утром получаем от батюшки послушание.
? В «пещеру братьев-разбойничков» поселились новенькие. Они еще не привыкли к скитским порядкам. Их нужно немного присмирить. Дозволительно даже по обстановке применить «мануальную терапию», ? улыбается он, разглядывая мои избитые костяшки кулаков бывшего боксера.
? Благословите, ? вздыхаю.
Идем по улице. Навстречу Глафира. Вопрошает:
? Камо грядеши, братья?
? В «пещеру».
? Вы что, с ума сошли? Не ходите ? побьют.
? Значит, побьют…
? А что толку?
? Не наше дело. Если старец послал, значит толк будет.
Только Глафира отходит, как перед нами вырастает объемная фигура отца Георгия.
? Вы же интеллигентные люди. Как можно с этим «на-дне-горького» дело иметь?
? Они люди.
? Какие люди! У них ручонки по самые локти… Опомнитесь! Это же сброд.
