? Значит, странничаем. Так. Готовьтесь к Причастию.
Он замолкает, поглаживая седую бороду. Затем кладет руки на подлокотники и замирает, опустив голову в черной бархатной скуфее. Кажется, он спит. Мы ждем.
? Возьмите у отца Георгия подрясники, ? произносит он, наконец. ? Благословляю на службы надевать. Алтарничали? Вот и поможете. Путь ваш в монашество. Так что привыкайте. Да и собирает это человека, дисциплинирует.
? Да какой из меня монах, батюшка! ? подпрыгиваю на стуле.
? Знаю, знаю, ? успокаивает он, ? все так говорят. Но со временем принимают постриг. Да и не сегодня же это будет. Господь все устроит так, что сам умолять еще будешь. Художница французская тоже, поди, ни думала, ни гадала, что приедет в Россию и в скиту поселится. А видишь, как все устроилось. Она такой подвиг готова нести, что я, убогий, даже на Афоне с таким не сталкивался.
Старец поднимается, делает знак встать на молитву. Келья наполняется его неожиданно мелодичным голосом. Воздух уплотняется, как перед грозой. Грудь сжимается, как от стягивания жгутом. Страх и отчаяние накатывают, несколько минут держат у края пропасти и отходят. Отступает враг под ангельским натиском. Голову проясняет необычная свежесть. Затем покой сходит в сердце...
… В жаркий полдень работаем на винограднике. Носим воду из источника, что на нижней террасе. С соседней пасеки залетают к нам пчелы и жужжат над головами. Истошно стрекочут вездесущие цикады. Старец секатором обрезает усы и побеги, пожелтевшие листья. Когда рядом работает согбенный от многих трудов пожилой монах, мне, молодому послушнику, роптать на тяжелую работу стыдно. Изредка поглядываю в его сторону. Старческие губы непрестанно что-то шепчут. Видимо, это не умное делание ? насколько мне известно, старец имеет благодатную непрерывную молитву. Значит, это что-то сверх того, например, молитва об урожае, о нас, чадах его.
С месяц назад ранним утром возвращался я из Лавры, где покупал лампадное масло и вино для Причастия. А также оформлял документы на жительство. Весь день пробегал в суете, измотался. Заночевал в архондарике у знакомого отца Аникиты, добрейшего монаха. В миру он был очень богат. Здесь на свои деньги построил гостиницу, куда поселяет странников. С кого-то деньги берет, но с нищих и таких, как я ? никогда. Причем обмануть его невозможно: он лукавство человека насквозь видит. Разбудил меня отец Аникита в ту ночь перед самым рассветом, благословил образком «Достойно есть» и лукума еще в утешенье дал. Вот такой он человек Божий ? отец Аникита.
Дошел я до нашей каливы в то утро быстро. Как из каливы в Лавру идти, так ноги свинцом наливаются. А обратно ? лечу, как на крыльях. Подхожу к келье старца, чтобы покупки ему отдать, и замираю на пороге. Первое, о чем я подумал, — к нему большой хор из Лавры приехал. Уж такое дивное пение оттуда раздавалось ? я такого не слышал никогда. А из щелей старенькой, почерневшей от времени двери лился яркий свет и аромат ладана, наверное, очень дорогого ? у нас таких ароматов ладан не дает. Стоял я у двери старца и вдруг ? хлоп на колени, будто ноги от слабости подкосились, и замер я. Так и простоял до конца литургии, замирая от страха и счастья, наслаждаясь дивным хоровым пением и чудным ароматом.
После отпуста вышел на порог старец и с улыбкой склонился ко мне. Благословлял, а от рук его и бороды приятно так пахло, и словно свет исходил. На лицо его и глаза я уж и смотреть боялся.
? Что за хор служил вам, отче? ? спросил. ? И куда они подевались?
? Что ты, чадо мое милое, нет никакого хора. Разве ты не видишь ? я здесь один?
? А кто же так красиво пел?
? Ангелы Божии, дитя мое. Когда мы чего-то не можем сами, ангелы нам всегда помогают в служении.
… Однако на звоннице дают бой к молитве: время становиться на часы. Все как один, оставляем работу и направляемся в каливу. Вычитываем часы по четкам. Делаем по глотку святой воды. И я собираюсь выходить на работу. Но старец останавливает меня за рукав, извиняющимся тоном просит помочь ему. Каково мне, молодому послушнику, слышать эти смиренные слова человека, путь которого похож на жития святых? Какое счастье помочь тому, к которому съезжаются со всего света жаждущие истины и его святых молитв.
Он приводит меня в свою келью, и я со страхом впервые вхожу под святые своды. В углу на полках и на столе десятка два обычных икон. Здесь грубая кладка из необтесанного камня. Маленькие окошки. По углам, там и тут, паутина. На полу замечаю каменную плиту с двумя ямками, протертыми
