? Как вам здесь живется, отец? ? спрашиваю, присаживаясь рядом.
? Слава Богу, хорошо, ? с улыбкой из-под седых усов негромко произносит он. ? Тепло, много фруктов, есть кукуруза. А на хлеб вот здесь собираю.
? И давно вы при этом монастыре?
? А как плохо стало, так сюда волной и прибило, ? грустно улыбается старик. ? Мы ведь какие верующие-то? Идем к Богу, когда жареный петух клюнет. А пока сыты-здоровы, нужды в Боге не имеем. Получается, что сами беду на свои головы накликали.
? Неужто при орденах, да с такими натруженными руками вы еще и беду заслужили?
? А то как же! Когда воевал, вокруг столько людей хороших погибало. Молился же я тогда. И в церковь ходил. А как мир наступил, так о Боге и забыл. Знаешь, как мы тут жили? Ого! Я в год на своем участке в пятнадцать соток, бывало, по пятьдесят тысяч рублей за год на книжку откладывал. А где они сейчас? Пшик ? и нету. А что меня, тульского мужика, сюда привело? Да жадность, сынок, и больше ничего. Хотелось пожить, как в раю. Чтобы все было. Вот и пожил… На старости лет все потерял. Зато снова к Богу вернулся.
? Отец, скажите, пожалуйста, что вы сейчас о войне думаете? Вы ведь теперь две прошли?
? Три, сынок. Я еще на финской кровушки хлебнул, ? вздыхает старик и машет рукой. ? Когда вокруг тебя кровь и смерть, что тут хорошего? Нет на войне победителей, сынок. Война ? это всегда горе. Одно горе. Я вот когда сюда пришел, ? он показывает на монастырь, ? исповедался в первый раз. Монах говорит, все отец, грехи твои прощены. Вот тогда я и понял, что потерял, а что нашел. Вышел из храма, как раз сюда, присел на этот самый камень. Веришь ли, вся моя жизнь показалась одной большой бедой, ? снова машет он рукой, качает головой. Вдруг улыбается: ? …Зато теперь к Богу прибился. И знаешь, сынок, нищета, разруха, а на душе спокойно стало. Как будто новая жизнь началась. Так и живу: каждый день Благодарю Бога: за солнышко, за тепло, за кусок хлеба… Слава Богу за все!
За его сутулой спиной высятся монастырские строения, выкрашенные в бежевые тона, карнизы и арки отделаны терракотой. Архитектура монастыря византийская, что подчеркивают пальмы под знойным синим небом. Храмы, колокольня, трехэтажные братские и хозяйственные корпуса составляют замкнутый прямоугольник ? как бы крепость внутри крепости.
С неожиданным волнением входим под арочные своды надвратного храма. Оставляем поминальные записки на свечном ящике. В огромном Свято-Пантелеимоновом соборе зажигаем свечи у чудотворных икон, три из которых недавно мироточили. Задрав головы, любуемся величием царствующих объемов, парящими в высоте сводами, хорами, дивными монументальными фресками, расписанными боговодимой кистью Виктора Васнецова.
Потом на площади перед собором стоим у натянутой цепи ограждения и ждем появления хотя бы одного монаха. Вот ? идет! Подходит иеромонах в черной шелковой мантии. Спрашиваем про монаха Романа, который меня приглашал сюда. Батюшка говорит, что его здесь нет. Обмениваемся несколькими фразами, иеромонах делает легкий полупоклон, прощается и уходит. И все… Обходим монастырь вокруг ? и все.
Но странно! Мы абсолютно счастливы. В сердце в эти минуты ни малейшей тени, но все — один свет. Растаяли раздражение, гордость, неприятие земных несовершенств. Весенние воды омывают сердце, обнажая светоносные кристаллы любви и всепрощения.
Благо же, благо же нам! И, подобно обезумевшему, впавшему в исступление Петру, бывшему свидетелем Преображения Господа на Фаворе, мы немо вопиём: «А не заселить ли нам на сей горе две кущи, чтобы жить в свете, и рыдать о грехах своих, и славить Подателя Света и Любви!» В ответ молчание. Значит, нам идти дальше.
…Ну, а потом наша группа возвращается обратно. Заезжаем на полчасика на пустынный пляж Гагры. Но и здесь, средь апокалиптических руин некогда роскошных курортов, нас не оставляет светлое чувство, затеплившееся в груди. Но возможно ли передать это? Или объяснить? Просто это живет, радует, светит, согревает... И довольно.
Вернувшись домой, мы со странником до глубокой ночи неприкаянно, до тяготы в ногах, бродим меж ароматных дерев и южных домов, вдоль шелестящих морских волн под задумчиво сверкающими звездами. И носим в себе радость. Лишь изредка, тихо и осторожно, говорим. Кажется, что окружающая природа притихла и сочувственно предается вместе с нами тишине и покою.
Ночью же… фиолетовой ароматной ночью возносим благодарственную молитву в убогой келье частной гостиницы перед медовой восковой свечой, мерцающей в углу. И от ночного сияния оживают вопрошающие иконные лики. И молитва наша убогая, и молитва наша тайная ? в ту дивную безбрежную ночь льётся
