Открыв кодовый замок, Проскурина на ходу кивнула консьержу и быстро прошла к лифту.
— А вы к кому? — неожиданно услышала она за спиной. — Куда это вы с такой сумкой?
Маленького роста консьерж выскочил из своей комнатушки, в две секунды преградил Ладышеву дорогу и принял угрожающую стойку.
— Я вместе с девушкой, — возвышаясь над пожилым человеком почти на две головы, миролюбиво пояснил Вадим. — Вы не волнуйтесь, мы ненадолго.
— С девушкой, говорите? С каких это пор Катерина Александровна стала девушкой? — сощурил глаза консьерж и обратился к Кате: — А Виталий Львович в курсе, что вы пригласили мужчину? Это на ночь глядя, когда мужа дома нет?
— Василий Петрович, что вы себе позволяете? — придерживая рукой раскрывшуюся дверь лифта, возмутилась она. — Сколько раз вас просили не совать нос в дела жильцов? Какая вам разница, кто и зачем поднимается со мной в квартиру?
— Вот, значит, как, — посторонившись, консьерж пропустил мимо себя Ладышева и обиженно шмыгнул носом. — Не ожидал от вас, Катерина Александровна: интеллигентная вроде женщина, журналистка… Ладно Виталий Львович, я уже привык к его тону, — многозначительно вздохнул он и покачал головой. — Н-да, деградирует общество…
Шагнув в кабину лифта, дальнейших его слов Катя и Вадим уже не слышали, как и не видели, что, недобро сощурившись, он вернулся в комнатушку, раскрыл записную книжку и потянулся к трубке телефона.
— Повезло же нам нарваться на Людоеда, — словно извиняясь, вздохнула Катя.
— Вредный старикан, — согласился Вадим, с любопытством рассматривая зеркальные стены лифта. — Неплохие лифты научились в Могилеве делать, — удовлетворенно заметил он.
— Не то слово — вредный! — продолжила она. — Говорят, он когда-то охранником на зоне работал. Зэки его люто ненавидели и за глаза Людоедом прозвали. Сейчас вот на пенсии, живет неподалеку. Между прочим, сам пришел и предложил свои услуги. Соседи поначалу обрадовались: будет старшим среди божьих одуванчиков — консьержи ведь сплошь пенсионеры! А через неделю все стали дружно возмущаться: старший проходу не дает, цепляется по мелочам. Пока не допросит или не облает, никого не пропустит. Даже уволить хотели. Правда, после того как в одну из квартир воры забрались, смирились: при Людоеде даже домработницы побаиваются лишний раз мусор вынести. Кстати, он и Ленку Колесникову заложил — дежурил в тот вечер и видел, как она с кошкой садилась к тебе в машину.
Вытащив ключи, Катя сняла квартиру с сигнализации, открыла замки и сделала шаг вперед. В лицо тут же ударило свойственным любому замкнутому пространству смешением запахов стен, мебели, вещей, еле уловимым ароматом Виталькиного парфюма. Моментально нахлынули воспоминания о радостях и разочарованиях, пережитых в этой квартире…
Глубоко вдохнув запахи родного жилища, по которым успела соскучиться, она почувствовала легкое головокружение и даже покачнулась.
«Виталик как ушел утром, так пока и не возвращался», — по только ей понятным признакам определила она.
После второго вдоха в горле запершило, на глаза навернулись слезы, до боли сжалось сердце.
— Уютное местечко, — меж тем отдал должное увиденному Вадим. — А это что за зверь? — потянулся он к висевшей над входом непонятной зверюшке из меха и бисера.
— Чертенок из Южной Африки, — Катя незаметно смахнула слезу. — Однокурсник подарил. Он уже много лет как живет в Германии. Сними, пожалуйста.
— Хороший друг? — встав на носки, Вадим снял с крючка непонятное существо, которое при ближайшем рассмотрении действительно напоминало чертенка.
— Очень, — пряча слезы, улыбнулась Катя и коснулась рукой кисточки-хвоста. — И очень давний. С Геной мы подружились еще в Темиртау, прямо в детсадовской песочнице. Потом моего отца перевели служить в другой город. Мы постоянно куда-то переезжали, и только к окончанию школы оказались на его родине — в Слуцке, — пояснила она. — А на первом курсе я познакомилась с Генрихом Весенбергом и даже не сразу поняла, что Генрих и Гена из моих детских воспоминаний — один и тот же человек. Для меня он всегда был, есть и будет просто Генка, — с нежностью добавила она.
— А каким ветром его занесло в Беларусь? Темиртау… Это же Казахстан! — удивился Вадим.
Неспешно разувшись, он по-хозяйски повесил в шкаф верхнюю одежду и протянул руку за Катиной курткой.
— У семьи Вессенбергов непростая история: отец Гены — из поволжских немцев, которых во время войны переселили в Казахстан. В конце восьмидесятых в Жлобине запускали Белорусский металлургический завод и по всему Союзу искали специалистов. В том числе и Генкиного отца пригласили — инженер, известный рационализатор. Семья переехала не задумываясь: Вессенберги давно мечтали о возвращении на историческую родину и издалека им казалось, что Беларусь совсем рядом с Германией. Правда, в дальнейшем этот переезд им здорово помешал: спустя год началось великое переселение немцев из Казахстана. Все родственники уже давно жили в Германии, а Генкин отец все собирал бесчисленные документы, доказывая родство.
— Не повезло, — заметил Вадим и, взяв из ее рук чертенка, принялся рассматривать более внимательно.
— Как сказать, — не согласилась Катя. — Старший Вессенберг — весьма практичный человек, не терял времени даром. Много ездил по Европе по делам завода и к тому времени, как семье пришел вызов, уже имел на руках контракт на работу в Баварии. Металлургический комбинат, хорошая должность. Вессенберги быстро прижились на новом месте, получили ссуду на дом. Генка заново поступил в университет, а его младшая сестра — в академию художеств. Она дизайнер. Несколько лет назад вышла замуж за хозяина картинной галереи в Мюнхене, прошлой осенью родила ребенка.
— А твой друг? Он женат?
— Нет… — Катя замялась. — Некогда ему. Он журналист, печатается в разных изданиях, колесит по миру. Иногда в Минск наведывается по делам, меня привлекает — вместе ездим по Беларуси.
— Виталик, наверное, его терпеть не может, — усмехнулся Вадим.
Катя подняла на него вопросительный взгляд:
— С чего ты так решил?
— Ну, если жена так тепло отзывается о другом мужчине, можно сразу заподозрить неладное, — пожал он плечами. — В бескорыстную дружбу мужчины и женщины я давно не верю, ты уж извини.
— Здесь, к сожалению, ты прав: они на самом деле друг друга недолюбливают. Или недолюбливали… А насчет Генки… Романтическая страница наших отношений перевернута еще в начале второго курса, так что мы только друзья. Можно сказать, у меня были две закадычные подружки: он и муж. Осталась одна… Никак не могу привыкнуть, что все, связанное с Виталиком, уже в прошлом, — словно извиняясь, вздохнула она.
— Когда любимая девушка выходит замуж, отвергнутому воздыхателю ничего не остается, как вычеркнуть ее из своей жизни или стать лучшим другом, — хмыкнул Ладышев. — В надежде, что все когда- нибудь изменится. В такое объяснение я готов поверить. Так что стоит ждать продолжения истории.
— А зачем Генке надеяться неизвестно на что? — встала на защиту друга Катя. — Поверь, продолжения никто не ждет, он всегда нравился девушкам. И мы с ним никогда не обсуждали ни его личную жизнь, ни мою.
— А вот это — как раз доказательство тому, что все не так просто.
— Ты многого не знаешь, чтобы так безаппеляционно судить. Генка — замечательный друг, и для меня это главное. Ты ведь тоже до сих пор не женат. Но это же не значит, что ты ждешь и надеешься на перемены в чьей-то жизни.
— Не жду и не надеюсь. Ладно, убедила, — продолжая вертеть в руках странное лохматое существо, согласился Вадим. — Держи своего домового.
Катя взяла игрушку, потерлась о нее щекой и прижала к груди:
— А как ты догадался, что я назвала его домовенком?
— Что тут догадываться? Если прямо над входом висит какое-то странное чудище типа этого, — кивнул он на игрушку, — сто процентов домовой! Ну так чем я могу тебе помочь?
