родственной близостью с его наместником на земле посвящены и избранны и к ним примыкает весь цвет нации, наследующий страну Кемет — черноземную жемчужину в оправе красных песков пустыни, плодоносную пойменную землю, целую наносную страну ила вдоль Нила, на севере впадающего в Великое море, но на юг бесконечного, не ведающего начала, истоков которого никто не достиг, ибо они скрыты в небесных глубях и подземных мирах боги живых и мертвых Озириса.
Почему же под этим истинным и даже ослепляющим величием таится столько ненависти и насилия, подобно тому как, приподняв роскошную до гниения растительность в болотной пойме, обнаруживаешь под ней копошащуюся нечисть?
Положим, сама мощь власти позволяет избивать раба, испытывая даже возбуждающую радость от изгаляния над беспомощным существом, но вот же, в соседнем классе, где учатся отпрыски того самого «цвета нации», Месу однажды увидел, как все скопом навалились на одного из своих, лучшего ученика класса, с криками: «Чей ты сын? У тебя нет отца!» Рассвирепевший Месу уже бросился их разнимать, но его опередила охрана.
Крик этот «У тебя нет отца!» с тех пор преследует его. Старшие братья и сестры любят, собравшись у камелька при неярком мерцании масляных плошек, вспоминать об отце, ближайшем соратнике самого деда, выдающемся военачальнике, погибшем в битве с погаными амуру далеко на севере. Месу родился спустя несколько месяцев после гибели отца и, сидя вместе со всеми, может лишь завистливо слушать эти воспоминания. Иногда тот или иной рассказчик, столкнувшись с восторженно горящим взглядом Месу, внезапно теряется, умолкает, и все вдруг, оживленно перебивая друг друга, начинают толковать о чем-то отвлеченном и малозначительном.
В эти дни безотчетной юношеской влюбленности в Анена, великого жреца, ближайшего друга самого бога в облике его наместника, который сам себя считает богом, и для всех окружающих это разумеется само собой, Месу вытеснил из памяти как лишенную всякого основания байку о младенце, найденном в смоляной корзине в плавнях Нила, в котором он в ту ночь праздника Ипет-су, услышав рассказ фаворитки из-за стены, признал себя и оказался на грани нервного срыва.
Лишь однажды, после рассказов старших об отце, он не выдержал и, оставшись наедине с матерью, осторожно спросил ее, знал ли отец, уходя в последний раз, что вскоре он, Месу, появится на свет. И внезапно увидел такую боль в глазах матери, что поспешил перевести разговор на другую тему, а затем и вовсе ретироваться.
8. В пантеоне богов
Анен — крупный наголо бритый мужчина средних лет, в набедренной повязке и свисающем от нее до пят переднике, с несколько выпуклыми глазами и узкими, как лезвие, губами, выражающими открытое тщеславие и жесткую уверенность в том, что его недостаточно возвеличивают, хотя, услышав его низкий хрипловатый голос, юноши широко раскрывают глаза и рты, ловя каждое его слово.
— Нет времени, кроме времени, — говорит Анен, — и Солнце бог его, умирающий в ночи и заново рождающийся утром, проходящий в течение года над двенадцатью областями потустороннего мира и ежеминутно открывающийся нам в солнечных и водяных часах. Мы, истинные сыны страны Кемет, слишком любим жизнь, и эта неистовая жажда души преодолевает преграды между живыми и мертвыми, продолжая жизнь по ту сторону этого мира, и мы поднимаемся туда по ступеням великих пирамид, возникших по образу песчаного холма, который образуется ветрами небесными по подсказке богов как символ подъема и перехода в потусторонний, но столь же реальный, как и наш, мир.
Итак, вступаем в пантеон богов, хранителей нашей прекрасной Кемет, срисовываем их тщательно, ибо они концентрируют в себе жизненную силу. Само очертание и знание их держит в себе эту силу. Более того, понимание себя как жизненных сосудов этих богов говорит о нашей глубинной связи с небом и этими богами. Вот бог богов — сокровенный Амон, выступающий в двух ипостасях — незримой и зримой: в первой — в короне с двумя высокими перьями и солнечным диском, во второй — богом Ра, человеком с головой сокола в двойной короне, богом Солнца, плывущим в своей дневной ладье по небесному Нилу, а в ночной ладье — по Нилу подземному. Потому мы и называем этого бога богов Амоном-Ра, главным покровителем нашего любимого властителя, наместника этого бога на земле, имя которого со страхом повторяют этот и тот миры, царьки севера и народы моря.
Теперь рисуем Озириса, спеленутого мумией, в белой короне с двумя перьями и знаками царской власти в руках, тело окрашиваем в зеленый цвет — цвет жизни. Он — владыка загробного мира, коварно убитый и изрубленный братом своим Сетхом. Но жена его, Изида, чарами своими собрала тело и зачала от мертвого мужа сына — бога Гора, победившего в борьбе Сетха и оживившего оком своим, великим Оком Гора, идущим от небесных тайн и подобным Солнцу, отца своего Озириса (Месу вздрагивает, вспоминая Око, вдвинувшееся в поле его зрения в младенчестве, огромное, ибо его не с чем сравнить, в окружении дряхлых, пахнущих чем-то пугающе мертвым складок, таящих сладкую улыбку подозрительности и угрозы).
Прилежно срисовывает Месу богов, но у него свои предпочтения: боги Птах и Тот. У Месу особая страсть к священным знакам-рисункам, врезанным в камень. Народы северных островов Великого моря называют их иероглифами. Бог Птах сотворил мир посредством слова. Бог Тот изобрел иероглифические знаки и покровительствует писцам
9. Вода — незамутненное зеркало души
Отметив прилежность учеников, срисовывающих богов, Анен продолжает, стараясь быть как можно более понятным:
— Сочетание разных, иногда несовместимых элементов зримого образа того или иного бога может показаться произвольным. Но именно в этом и скрыта великая логика богов. Она могла открыться всего на миг древнему жрецу-одиночке, чтобы стать достоянием всей нации на века. Как это открывается? Естественно, не впрямую. Пример: вы всматриваетесь в стоячее зеркало воды и постепенно, сами того не замечая, отключаетесь от окружающей суеты. Вы погружаетесь в себя, в некоторый сладостный созерцательный покой. Но миг — и мысль возникла, как озарение: вода — это темное и в то же время незамутненное зеркало души. Так и древнего жреца коснулся божественный жезл. Или на глазах его распустился цветок лотоса. Энергия личности жреца достигла уровня бога, и тот раскрылся ему, какой он есть, и таким вошел в пантеон нации. Личностное — вот писцовое перо нашего сознания и души.
На миг Месу пришла кощунственная мысль, которую он тут же отогнал: стройность размышления великого Анена скорее похожа на логику шахматиста, чем на деяния богов, сотворивших мир, а пантеон этих богов скорее подобен оранжерее и зоопарку при дворце царской семьи, полным диковинных форм растений и животных, где правит не логика, а экзотика.
Кто он, Месу, чтобы оказаться сосудом, хранящим скверну этой мысли, и откуда ее принесло?
10. Ибрим-евреи и жрец Итро
— Мы, соль земли Кемет, — говорит Анен, — почвенники и солнцепоклонники. Наш повелитель вещает устами зримого бога Ра-Солнца. Именно он удостоен божественного умения спускаться в глубь самого себя и там ощутить слияние с незримым солнцем — богом Амоном. В едином озарении открываются ему пространства, границы, народы — страшная и великая, подобно смерти, пустыня в сторону заката и в
