родила своего единственного, когда в ее возрасте бабушки имели уже целую стайку ребятишек.
Было море счастья, радостных забот и тревог… Радость и доброта переполняли ее душу и изливались не только на сыночка, но и понемножку на всех окружающих. Сотрудники на работе даже наградили ее ласковым прозвищем – херувим.
Сын исправно рос, учился и со временем стал совсем взрослым. Женился и перестал нуждаться в маминых заботах. И тут, ставшая бабушкой, бывшая девочка обрушила всю нерастраченную энергию, которой ее наградила природа для любви и заботы о детях, на супруга, на деда. Регулярно стала таскать его по врачам, делать электрокардиограммы, анализы, заставляла глотать пилюли, сидеть на строгой диете, словно поставила перед собой задачу – не дать деду умереть вообще. Дед привычно подчинялся, понимал, что все неудобства надо терпеть, что все это быть может на пользу… Однако иногда выдержки не хватало и, как большинство пациентов, вел себя неадекватно, как говорят интеллигентные люди. А если сказать попроще, то немного хамил. Бабушка не зря давала когда-то клятву Гиппократа и, стараясь не навредить пациенту, многое не замечала, однако неуклонно вела свою линию.
Что побудило бабушку постоянно жертвовать своими силами, временем, нервами ради деда? Подозреваю, что виновата генетика. Та самая лженаука, родная сестра продажной девки империализма – кибернетики.
Трудно, конечно, не дать деду помереть никогда. Задачка не легче чем построить коммунизм. Однако промежуточные результаты серьезны. Дед скрипит девятый десяток и продолжает получать от жизни некоторое удовольствие. Несмотря на пилюли и диеты.
Директор сидел за дубовым письменным столом, крепким, фундаментальным и без затей. Лицо его было открытым, взгляд приветливым. Казалось, что Владимир Дмитриевич, так звали его, по натуре должен быть простым и надежным. Это подтверждали некоторые события недавнего прошлого. Он потрудился на научном поприще на просторах Родины, очень своевременно выступил против модных, но дурных опытов одного профессора, верного последователя лысенковской биологии. Выступил в пору, когда это выглядело очень опасным, и, завоевав в медицинских научных кругах несомненный авторитет, пошел в гору, возглавив столичный научно-исследовательский институт.
Я явился пред директорские очи по просьбе жены. Она работала в этом институте. Забегая вперед, скажу – от аспирантуры и до пенсии. Сама постеснялась пойти к директору с просьбой. Попросила меня.
Недолгий декретный отпуск в связи с рождением ребенка заканчивался. Хотелось иметь дополнительный отпуск без сохранения зарплаты, так как первый, и он же единственный наш наследник был слабоват. Обычная проблема матери и ребенка.
Жена послала на переговоры меня, аргументируя это моей адвокатской профессией.
Сын родился в июне 1953 года, когда вождь всех народов уже покинул грешную землю.
А незадолго до этой утраты директор уволил из института подругу моей жены, тоже научную сотрудницу. Они раньше вместе учились в институте. Уволил по сокращению штатов, хотя это было предлогом. А причиной, как считали многие, были некоторые совпадения. Вождя не стало, но «дело врачей» жило. Среди «убийц в белых халатах» случайно оказалось большинство лиц нехорошей национальности. У подруги моей жены как раз совпали со злодеями некоторые признаки: белый халат и национальность. Директор не стал ждать естественного развития событий и приступил к сокращению штатов.
Подруга желала продолжать свою работу именно в этом институте, нуждалась в заработной плате и пыталась восстановить свои права. Она советовалась со мной, мы писали петиции. Советы она выслушивала внимательно, но действовала, как говорится, наоборот. Я не обижался, так как из практики успел сделать вывод, что чем выше образование клиента, тем меньше он склонен доверять адвокату. Кандидат наук или доктор это вам не слесарь и не рыбак, к примеру.
Владимир Дмитриевич внимательно меня выслушал. Я коротко остановился на младенческих проблемах, акцентировал внимание на том, что жена трудолюбива, старательна, да еще и науку любит. Директор подтвердил, что это ему известно. Быть может, напрасно я не привел один серьезный аргумент. Увы, постеснялся. В научной деятельности моей жены случился любопытный эпизод. В один прекрасный день мы зарегистрировали брак, вечером взамен свадьбы состоялся торжественный ужин вместе с нашими родителями. А на утро она, схватив портфельчик, помчалась на работу, хотя имела право на три свободных дня.
Директор выразил сожаление, что он не вправе нарушать государственную дисциплину и в просьбе отказал.
Жена вышла из декретного отпуска на работу, вливая свои усилия в могучий поток трудового народа.
Подругу моей жены директор на работе не восстановил, хотя «дело врачей» прекратили и даже осудили. Он так и не смог признать, что сокращения штатов не было. Просто события совпали. Однако ее принял на работу другой директор института, ничуть не хуже того, из которого выгнали. Да еще решил ее жилищный вопрос. Она трудилась очень успешно, была отмечена высокими научными степенями и второго своего места работы не покинула.
Между прочим, мне кажется, что трудовое постоянство чаще случается у женщин.
Младенец окреп, с отличием окончил университет и так далее. А директор, почитатель государственной и трудовой дисциплины, методично продолжал свое восхождение: стал академиком, президентом и прочая, прочая, прочая… У него была одна очень даже красивая научная сотрудница. Говорили, что любовница. Правильный был человек.
В мире все изменяется, непременно изменяется к лучшему. Так считал Панглос, один из героев вольтеровского «Кандида».
Малыши любят стихи. Они их радуют. Когда-то даже учебники арифметики писали в стихах. Мой малыш, вскоре после того, как научился ходить, но до того, как его заинтересовали почтовые марки, сделал для себя открытие. Он обнаружил, что в стихах есть рифмы и есть смысл. Стихи ему читали по книжкам- картинкам папа и мама, дедушки и бабушки и целый ряд представителей славного прошлого, которые имели формальное или кровнородственное право называться дядями и тетями. Но ему этого казалось мало. И он, как малышу положено, пытался сочинять сам. Скажет несколько слов, подумает и делает вывод: «Рифма есть, а смысла нет». Снова несколько слов и другое: «Смысл есть, а рифмы нет»…
Мне показалась любопытной его неприязнь к формализму. Смысл, видите ли, ему нужен! Еще я заметил стремление к анализу и отнес это на счет научной мамы. Унаследовал, видно.
Однажды в субботу вечером, когда я отдыхал, и мысли мои гуляли сами по себе, мне вспомнился стишок, который я давным-давно прочитал в энциклопедии. Он иллюстрировал объяснение слова каламбур. Вот он, без ручательства за точность, так как я читал его очень давно, и за это время многое изменилось. Мог измениться и стишок
