телега. Паскуаль находился в таком положении, что достаточно было одного незначительного движения, чтобы сбросить его в эту зияющую бездну, откуда не было уже возможности спастись.
У Марго вдруг блеснула дьявольская мысль. Осмотревшись, она заметила, что на дворе не было ни души: все рабочие ушли в поле, домашняя прислуга находилась внутри дома. Подобрав платье и вытянув вперед сжатые руки, Марго тихими, но твердыми шагами направилась к мужу, при этом она собрала все свои силы, возросшие в ней от нервного напряжения.
Она уже приблизилась к мужу, еще минута — и он бы погиб, но Паскуаль вдруг обернулся. К счастью, и Марго вовремя заметила его движение и, не потеряв ни малейшего присутствия духа, не опуская рук, нежно обняла его. Тронутый этой лаской, он привлек ее к своей груди.
— О, как мне хочется поцеловать тебя, — проговорил он и, обняв жену, направился с ней к дому.
— Дорого заплатишь ты за эти поцелуи, — проговорила она позже, оставшись одна и вытирая лицо.
В этот день она не хотела более встречаться с мужем и заперлась у себя в комнате. Поужинав в одиночестве, Паскуаль отправился в комнату и застал Марго полулежавшей в большом кресле с сильной головной болью. Марго попросила оставить ее в покое — она хотела остаться одна, чтобы иметь возможность лучше обдумать свое положение. Но и после долгих размышлений она не изменила своей решимости.
Марго ждала Фурбиса, который обещал ей прийти в эту ночь. Он всегда сдерживал слово. На этот раз Марго встретила его так, будто он вернулся из продолжительного и опасного путешествия, и тотчас же подробно передала ему все, что случилось в течение дня.
— Я думала уже, что все кончено, я почти касалась его. Еще шаг — и он был бы в пропасти, откуда едва ли вышел бы живым. К несчастью, он обернулся, и я вынуждена была обнять его. Обнять и — поцеловать! Но его поцелуи для меня хуже скверны…
Около полуночи Фурбис стал собираться, обещая быть не ранее чем через три дня.
— Это необходимо, — объяснил он, — я боюсь, как бы меня здесь не застали. И так уже все говорят о нас, хотят навредить нам, и только благоразумие может нас спасти. Постарайся перенести эту разлуку. Скоро наступит конец всем нашим лишениям: ты станешь моей женой, и мы не будем обязаны кому-либо давать отчет в наших действиях.
Марго не отвечала. В ее голове не укладывалось, почему она должна жить в разлуке с любимым человеком, когда другой, которого она ненавидела, жил тут же, с нею, вполне счастливый, считая себя любимым и имеющим полное право на ее ласки, когда лишь пожелает их. Подобные мысли занимали ее каждый раз при расставании с Фурбисом, и она забывала все безумные, страстные ласки, опечаленная его уходом.
Фурбис стоял около нее, готовый уйти. Он хотел было уже погасить лампу, отворить окно и спустить лестницу, по которой обыкновенно являлся на свидание, как вдруг Марго остановила его.
— Послушай, не уходи, — проговорила она. — Мой муж, я уверена, спит сейчас в своей комнате. Все в доме спят. Кончим скорее, если уж это необходимо. Никогда нам не представится более удобного случая.
— С уговором — без крови, — ответил он, — иначе все дело испорчено.
— Что ты за ребенок! Неужели ты думаешь, что я хочу нашей погибели? Иди за мной, и ты увидишь, как легко покончить со всеми нашими препятствиями. За меня будь спокоен, я не дрогну.
И, не дав ему возможности что-либо ответить, Марго схватила лампу, накрытую темным абажуром и бросавшую вокруг себя бледный зловещий свет, и пошла впереди Фурбиса, который машинально последовал за ней.
Без малейшего шума отворила Марго дверь своей комнаты, и вот они очутились в длинном коридоре, куда выходило две двери. Марго подошла к одной их них и осторожно взялась за ручку. Дверь отворилась, они вошли. Это была большая комната, в глубине которой стояла кровать с темным полотняным пологом. Марго сделала знак Фурбису, чтобы он остановился, затем, тихо подойдя к кровати, подняла лампу над головой, взглянула в лицо спавшего мужа и, возвратившись к своему любовнику, тихо проговорила:
— Иди сюда.
Он повиновался ей, осторожно пересек комнату и приблизился к постели.
Паскуаль спал тем безмятежным сном, каким обыкновенно спят дети. Голова его покоилась на груде подушек, вокруг лица в беспорядке раскиданы были прекрасные длинные волосы, он улыбался во сне. В таком положении Паскуаль был, без преувеличения, прекрасен, и хотя черты лица его еще носили на себе некоторый признак слабости, зато цвет кожи, несомненно, доказывал о его полном выздоровлении.
Это был честный и, казалось бы, счастливый человек, но Марго не тронуло это. Она еще раз близко поднесла лампу к его глазам, чтобы убедиться, крепко ли он спал. Несколько раз свет лампы падал на его лицо: Паскуаль не просыпался. Тогда Марго схватила большую тяжелую подушку, лежавшую в его ногах, и, передавая ее Фурбису, проговорила своим чудным мелодичным голосом:
— Ты сильнее меня, задуши его.
Фурбис сделал шаг вперед и, ободряемый взглядом Марго, поднял подушку над головой фермера…
Глава XII
Истекла ужасная минута. Фурбис продолжал держать подушку в своих сильных руках над головой спящего фермера. Марго инстинктивно закрыла глаза, но не удалялась, готовая в любую минуту помочь своему любовнику, однако тот оставался неподвижен. Марго открыла глаза.
— Ну что ж ты? — проговорила она, обращаясь к Фурбису.
Вместо того чтобы ответить, он обернулся, и Марго увидела, что на лбу его проступили капли пота. Подушка тряслась в его руках и, наконец, тихо, без шума упала на лисий мех, постеленный у кровати. Из уст Фурбиса вырвалось:
— Не могу.
— Как, ты не можешь решиться? — прошептала она ему на ухо. — Но ведь он спит! Ах, если бы я была сильнее, я сама задушила бы его.
— Повторяю тебе, не могу. Пойдем, пойдем отсюда скорее: мне страшно!
И, не дожидаясь Марго, он вышел, бледный, шатаясь, словно пьяный. Вернувшись в свою комнату, Марго нашла его там.
— Ведь он спал, — обратилась она к Фурбису, будто упрекая его.
— Это и остановило меня, — ответил Фурбис, — сделай он одно малейшее движение, и его бы не стало. Но этот ровный сон тронул меня, я согласился бы скорее напасть на двоих бодрствующих.
— Так мы никогда не окончим дело.
— Да, если не решимся использовать яд.
— Хорошо, отравим его. Но где взять яд? Эта забота более всего занимает меня.
И действительно, Марго казалась сильно озабоченной. Присутствие духа, поддерживавшее ее до настоящей минуты, оставило ее, она тряслась как в лихорадке. Заметив это, Фурбис посоветовал ей поскорее лечь в постель, сам же ушел, дав обещание прислать яд завтра утром. С этим обещанием она уснула, сломленная усталостью, но без малейших угрызений совести.
Только под утро Фурбис вернулся домой. Привыкшая к его ночным отсутствиям, жена его, Бригитта, спала вместе с детьми. Бедная женщина! Несмотря на все ее страдания, несмотря на терзавшую ее ревность, на все лишения, которые приходилось переносить ей, она по-прежнему была привязана к своему супругу. Ни разу не позволила она себе упрекнуть мужа, никто не слышал от нее ни слова жалобы.
Вернувшись домой, Фурбис не вошел в комнату, где спала его жена возле кроваток детей, — он остался в небольшом чулане, прилегавшем к кухне, где обыкновенно держал различные лекарства для лечения лошадей. Он снял с одной из полок большую склянку, наполненную водой, в которой на дне лежало несколько коротких и тонких палочек, испускавших слабый свет. Фурбис встряхнул сосуд, и на поверхности воды тотчас же показались блестки — подобные им видны ночью в море, вслед за ходом корабля. Затем он
