— А куда едете?
— На Боссе, — Костя мысленно поблагодарил Вяткина за предусмотрительность. Не забыл, однако, Федор Дмитриевич за делами и хлопотами своего хозяйства, выделил минуту и оповестил всех, кого следовало оповестить. Непонятно только, хорошо это или плохо. Теперь и пиндосы наверняка знают, что мы едем на юг. Впрочем, может, им не до нас? Может, они еще крепче задружились с бандеровцами и водку с салом трескают? Мало ли какие журналисты ездят по Украине? Да нет, подумал Костя, если разведка зацепилась, то это как раз их дело, отследить могут запросто.
Какая-то ускользающая мысль, как предчувствие, появилась у него в голове, но пожилой шахтер не дал сформулировать ее окончательно.
— Здесь пока тихо, но вот оттуда, — он показал на кладбище и гаражи, — вчера стреляли какие-то оболтусы. Проверить-то мы проверили, но никого не нашли.
— Как же, дядя Степан, — отозвался один из его помощников, белобрысый и тощий, со старым, потертым до блеска АК-47 через плечо, — а те?..
— Те — это не те, — веско сказал шахтер, — а какие-то любопытствующие. А те, которых надо было поймать, ушли восвояси.
— Нет, дядя Степан, ты что-то путаешь. Тех, которые ушли, поймали давеча и расстреляли. А те, которые любопытствующие, оказались мародерами. Их тоже расстреляли. — Он засмеялся, радостно, как человек, у которого исполнилась заветная мечта.
В глубине души Костя умилился его горячности. Он сам когда-то таким был. Куда оно все делось?
— Мародеров я сам! — воскликнул, распаляясь, седой шахтер. — Вот этой рукой. — И он продемонстрировал бицепсы, которые бугрились, как штук двадцать хороших отбивных, сложенных вместе.
Костя еще больше зауважал его за решимость и отвагу.
— А я, — воскликнул в запале белобрысый помощник, — вот так сделал! — Он сорвал с плеча АК-47, на котором поблескивал штык, и проделал пару упражнений рукопашного боя.
— Молодец… — почти иронично оценил старый шахтер и кивнул головой.
И Костя услышал две истории. На терриконе в Буденновске взяли корректировщика огня, который ни бельмеса не понимал по-русски. Оказался каким-то чумовым румыном-экстремалом. За разбомбленный штаб «южных» его пытали так, что он рассказал все, что знал и не знал, а потом его еще живого, сбросили в ствол старой шахты — такого предела достигло ожесточение. Позапрошлой ночью в тот же самый Буденновский район просочилась группа смертников-этномутантов и украинских фашистов из УПА да парочка то ли негров, то ли арабов — в общем, черномазых, которых, естественно, здесь никто не ждал. Заняли они пятиэтажку на Майской площади и держались весь день, пока не приполз танк и не развалил дом до основания. В результате были сделаны оргвыводы и передний фронт обороны на этом направлении был усилен тремя батальонами пехоты, как, впрочем, и вторая линия тоже. Дозоры были утроены, а в самых опасных местах организованы секреты, и вообще, все вдруг стали подозрительно относиться к незнакомцам, особенно к неграм.
— Вот так мы воюем! — гордо сказал шахтер, и с его просветленного лица можно было писать икону святого великомученика. — Если упремся, как афганцы у себя в стране, то никто с нами ничего не сделает. Не на тех нарвались!
Ага, уловил Костя, вот чем мы сильны — славянским духом. Только наш дух попирают все, кому не лень. Однако теперь его за пояс просто так не заткнешь — не кушак и не шапка. А шахтер прав, ох как прав! Если упремся всем миром, никто с нами ничего не сделает!
— А вот интересно, кто их пропустил? — ехидно осведомился третий член патруля — парень покрупнее, с независимым выражением лица.
— Сережа, иди ты знаешь куда! — сдержанно возмутился седой шахтер.
Чувствовалось, что они давно спорят на эту тему, но так и не пришли к единому мнению.
— А чего, дали сто марок и прошли как нож сквозь масло.
— Ничего они не прошли! — горячо воскликнул белобрысый. — В пятиэтажку их загнали, когда обнаружили! Главное, что до центра они не добежали! А корректировщика вычислили быстро!
— Только он Алексеевский мост развалил, наш штаб и еще с десяток огневых точек, — еще более ехидно заметил Сергей.
— Ты видел?! Нет, ты видел?! — искренне удивился шахтер.
— А чего там! — махнул Сергей. — И так все ясно!
— Мост наши специально взорвали! — сказал белобрысый, с гневом сжимая цевье АК-47. — После того как на него танк заполз!
Должно быть, он был романтиком и представлял себе войну как противоборство двух сил — светлых и темных. Запад, разумеется, был темной силой. В светлых же силах, по его представлению, вся и все должно быть едиными и сплоченными. А так не бывает, подумал Костя, люди, они на то и люди — все разные. Хорошо хоть вообще удалось организовать оборону и так долго удерживать город.
— Это еще доказать надо! — поддразнил их Сергей.
— Что значит доказать?! — взорвался шахтер. — Я тебе сейчас как докажу!
Костя уже сел в машину, уже завел двигатель и, вырулив, объехал очередную яму от мины, а они все спорили и спорили, хватали друг друга за грудки, и вообще, похоже, нашла коса на камень, потому что белобрысый в конце концов прыгнул на шею Сергею-здоровяку.
— Вот у нас всегда так, — сказал Игорь, — нет единства в народе, нет. Никому он не нужен, никому никто ничего не объясняет! А самое главное — его никто не любит! Эх люди, люди…
Ему никто не возразил, потому что были согласны на все сто, если не на сто двадцать.
Мандрыкино осталось в другой стороне. Впереди маячили Солнечный и Мирный. С высокой дамбы озера на улице Петровского было хорошо видно, как горит хутор Широкий в окружении яблоневых и вишневых садов.
— Все горит и горит, неделю горит… — риторически сказал Игорь, — выгореть не может. Что там может так долго гореть?
— Что бы ни горело, к нам это не имеет никакого отношения, — заметил Костя и, взглянув в зеркало, подумал, что Игорь сейчас по привычке оскалится.
— Может, смотаемся посмотрим? — предложил Сашка, вертя, как заводной, своей стриженой башкой.
На свежем весеннем солнышке она у него загорела, и теперь он выглядел не как новобранец- первогодок, а как малость загулявший спортсмен, возвращающийся домой со сборов.
— Я тебе смотаюсь, ковбой… — с угрозой произнес Костя и сам себе не поверил: не любил он командовать. — Хватит нам вчерашних приключений.
От мысли, что они гоняли как полоумные по минным полям, у него по спине снова пробежал холодок дурного предчувствия. Влипнуть в какую-нибудь историю было парой пустяков. Еще раз он рисковать не хотел. Больше нам не повезет, подумал он и невольно покосился на Завету. Лицо у нее было очень независимым, можно сказать холодным. Но почему-то именно это лицо он и любил. Каша какая-то, подумал он, каша по забору, потому что когда я влюбляюсь, то у меня царит полный хаос в чувствах. Единственным достоинством его было то, что он умел сохранять невозмутимый вид.
— Да там никого нет! — уверенно заявил Игорь и мотнул косичкой в знак несогласия.
— Какие-нибудь мародеры, — добавил Сашка постным голосом и карикатурно вздохнул, покосившись на Костю: мол, я бы смотался, несмотря ни на что, да начальство у меня больно строгое. Бдит за папу и маму!
— Согласен, — кивнул Игорь, воинственно хватая свой автомат, — надо заскочить посмотреть!
Костя осуждающе глянул на него в зеркало заднего обзора и еще крепче сжал губы:
— Заскакивал один такой… да ушел босой.
Но его уже никто не слушал.
— Думаешь, специально жгут? — необдуманно бросил Сашка и, как всегда, глупо заулыбался непонятно чему.
За ночь кожа у него на лице приняла естественный белый цвет, и если бы не струпья, вообще можно было сказать, что оно зажило. Должно быть, спрей от ожогов действительно помогал.
