собственные, когда он в следующий раз получил бы контроль.
Я пошел спать.
На следующее утро Фрэнк заказал такси до Одли-Энда. Он довел меня до ворот дожидаться машины, на случай, если она застрянет в грязи. Солнечный свет был тусклым и жиденьким, и уже опять на юге громоздились тучи. Поля и луга, насколько хватал глаз, превратились в море грязи.
Фрэнка интересовал только автомобиль. Край канавы, куда я его загнал, обрушился, и ближайшее колесо ушло в грязь по самую ось.
В доме зазвонил телефон. Фрэнк пошел ответить. Оказалось, что таксист отказывается свернуть на грунтовку, и мне придется идти до шоссе пешком.
Примерно за минуту до того, как я добрался до такси, зарядил дождь. Когда я открыл дверцу, таксист выстлал пол газетами и потребовал, чтобы я был осторожнее с обивкой.
Я разговорил его, чтобы отвлечь от звука моих подошв, обтирающихся преднамеренно и дочиста о спинку переднего сиденья. Он оказался неиссякаемым источником сведений о происшествиях и катастрофах. Грязевые оползни, ураганы, наводнения, «десятки погибших во Франции и Германии!»
«Дворники» он включил на максимум. Дверцы содрогались от внезапных ударов ветра. Над горизонтом клубились тучи.
— Ух, черт! — выругался таксист.
Они там были все. Ясмин и ее новый приятель Билли. Колин, и Джолин, и дети. Грэм из гаража. Звезды «Зеленых дорог». Их лица знакомы вам не меньше, чем лица ваших собственных родителей и ваших детей. Вон они — наклоняются, улыбаются, их зубы такие белые и острые в лучах солнца.
Даже выкинутые персонажи не поленились явиться: Сара, медицинская сестра, и ее муж Роберт, и их дочурка. Кевин, Изобличенный Педофил-Священник (помнится, этот поворот сюжета вызвал яростные дебаты).
Повсюду вокруг такси в небе зависла бесчисленная, ветвистая семья образов «Зеленых дорог».
— Такое не часто увидишь, верно? — сказал таксист, глядя на тучи.
Но ведь он не мог, никак не мог видеть то же, что и я? Головы раскрыли рты. Небо озарилось. Время остановилось.
Время останавливается: целлулоидный кадр, заклиненный в рамке.
Полотнище молнии застывает. Двигатель машины замирает. Деревце, болтающееся в зеркале заднего вида, останавливается в позиции под двадцатью градусами от вертикали. Такси недвижимо, и дыхания не слышно. Брызги из-под левого переднего колеса висят над обочиной, будто дуга из дробленого стекла; длинные, прибитые дождем стебли травы неподвижны и жестки, будто проволочные.
И вид такой, словно весь мир остановился, и реальный мир в конечном счете не более чем еще один мыльный край, всего лишь еще одно искусственно изготовленное место. Но нет.
Этот мир вполне реален и неумолим. А сфабрикован только я.
С этой секунды все, что вы видите и слышите, сводится ко мне. Пока я сотрясаюсь и рассыпаюсь.
Как я ни пытался противиться, Рейчел оказалась права: реальный мир не место для меня.
Мое лицо не подошло. (Еще бы, когда это лицо Фрэнка. И сверх того, оно причиняет дикую боль!)
Из зеркала заднего вида на меня, вытаращив глаза, пялится бледный Фрэнк. Его щеки и лоб обрели какую-то гладкую необитаемость, словно постоянное метание между личностями — Фрэнка и моей — отняло у этого лица собственное выражение, оставив лишь пустоту.
Фрэнк, конечно же, очень слабохарактерный человек, если согласился на такое вторжение. Или очень влюбленный.
И теперь до меня доходит, что возможность освободиться всегда была в моей власти. Оставаться или нет в этом сожительстве — всегда зависело от меня.
Просто мне, как Дороти в стране Оз, потребовалось время, чтобы понять то, что с самого начала было у меня перед глазами.
Я здесь посторонний. Я посторонний повсюду. Сценаристы «Зеленых дорог» хорошо справились со своей задачей. Моя сюжетная линия исчерпана. Она давно завершилась. Полноценной развязкой.
Наконец, осознав и приняв все это, я не страшусь дать занавес самому себе. На запотевшем стекле такси я пальцем черчу заключительные титры «Зеленых дорог». Да обретем мы свободу — продюсер, актер — каждый на свой лад: Один — во плоти, другой — в воображении.
Звук…
Панорама…
Декорации…
Общий план…
Заключительные титры.
Слова, которые, исчезая с экрана, оставляют после себя идеальную пустоту.
Филип ДЖЕННИНГС. ПУТЬ В РЕАЛЬНОСТЬ
Все четыре года моего пребывания на Синей планете я аккуратно бросал бомбы, вытряхивая потенциальные землетрясения из этого слабого участка планетарной коры и взбалтывая магму. Озеро лавы застывало на гребне каждой бомбардировки: сперва волна накатывала на внутренний обод, потом на противоположный, формируя тем самым тридцать километров побережья в регионе 62.
С каждым новым раундом бомбардировок две мрачные гряды вырастали все выше и выше. Химикаты, ускоряя затвердевание, позволили мне создать базальтовые стены. Если смотреть со стороны океана, верхушка южной гряды отгибалась к воде, будто ободок чашки, образуя навес над не отделанным еще берегом.
Я приготовил тяжелую артиллерию и изменил состав лавы, стремясь добиться стеклянистого обсидиана. Потом произвел точечную бомбардировку рабочей зоны. Раскаленное светящееся вещество хлынуло в море с навеса, растекаясь и капая. На не по сезону холодном ветру мой «водопад» быстро охладился до состояния теплой смолы.
Кое-что из получившегося материала застывало, не достигая воды и обращаясь в вечный каскад камня. К сожалению, по большей части он упал в воду, образовав бесформенный риф, который еще несколько дней дымился в ядовитом воздухе.
Жаль, но это было лучшее, на что я мог надеяться, используя «естественные» материалы. Теперь в регионе 62 на незаконченном побережье встала над морем шестикилометровая вогнутая стена. С боков к ней примыкали еще две стены — из базальта и обсидиана; в пространстве между ними, на «полу» из вулканической шрапнели и песка, колыхались волны прилива.
Я назвал это место Собором Иоси. Завершив строительство, я почувствовал себя одиноким и, почистив перышки, уговорил леди Ми-дори навестить меня.
— Такое долго не простоит, — предостерегла она, остановившись на мелководье перед самым входом. — Пройдут века, прежде чем люди освоят регион 62. Такая конструкция просто не выдержит.
Подняв чешуйчатую лапу, она указала на особенно тонкий участок обсидиановой стены.
— Достаточно одного шторма, и она расколется — вон там.
— Думаю, выдержит, — возразил я.
Леди Мидори как будто боялась войти в Собор. Возможно, не только он, но и я сам выглядел устрашающе грозным в моем побитом и поцарапанном корпусе, который ростом был вдвое выше всего, что когда-либо рождалось в облике человека. Присев в воде, она дала покатиться по своему телу приливной волне, потом снова встала.
— Йоси, ты использовал химические агенты? Неестественные отвердители?
