Дом без номера

всегда обеих сразу, чтобы никому не было обидно.

– Нет! – хором ответили Алина и Карина.

И тут вышел врач и что-то показал Джеффери. Началась суматоха. Все смеялись и поздравляли друг друга; тетушка Софа кому-то звонила, Мишка довольно улыбался, а близняшки пытались подпрыгнуть и рассмотреть, что же там – на руках у папы. Один Джеффери стоял спокойно и лишь переводил взгляд со стены коридора на сверток в руках и обратно. Казалось, всякий раз, когда он поднимает голову и смотрит вперед, то видит не стену, а Хлою за ней. К жене пока не пускали, но мысленно он был рядом. И она, наверное, это чувствовала.

Если бы ребенок тихонько не заворчал, Джеффери, видимо, долго стоял бы так.

Подошедшая, как всегда вовремя, тетушка Софа забрала ребенка из рук отца и наконец-то показала его притихшим близняшкам. Мишка улыбался и удивленно качал головой. А Джеффери всё так же смотрел на стену, только уже не с надеждой, а со странной смесью счастья, благодарности и легкого оттенка страха во взгляде.

Все-таки имени «Марина» придется еще некоторое время побыть запасным, потому что Хлоя родила Джеффери сына. Чему, кстати, никто особо не удивился. При всеобщей уверенности, что родится девочка, обязательно должен был родиться мальчик.

Просто это такие люди и такая семья.

Глава 36 В Джеффери, как в настоящего волшебника, верят все

Вы думаете, что у одинаковых людей одинаковая жизнь? Фр-р-р!

Даже у одного, самого обычного человека она может быть разной, что уж говорить про жильцов нашего Дома. Конечно, у нас есть близняшки и Доктор с братом. Первые родились в Доме, вторые пришли каждый своим путем. Но даже для родных братьев-сестер приход сюда не является правилом. Если человеку не всё равно, где жить, он найдет свой собственный дом. Как Раиса – помните ее? Главное – знать, что он есть. И необязательно этот дом будет тем же, что у близнеца.

Вот как у Джеффери с сестрой – это случилось еще до того, как появилась Хлоя.

Когда у меня будет время – не чье-то, а мое собственное, – я еще подумаю над тем, кто и почему сюда приходит. Но пока у меня есть дела поважнее. И у вас тоже – например, послушать историю Джеффери. Обыкновенного волшебника.

«Просто я работаю волшебником» – в моем случае это звучит совсем не смешно. Я играю волшебника в театре уже одиннадцать лет. Только вдумайтесь – одиннадцать лет играть героя, который исполняет чужие желания! Хотя… Знаете, я не жалуюсь. Видимо, у меня хорошо получается, потому что люди мне верят. И в театре, и в жизни.

Я живу в центре города, на самом последнем этаже одного очень старого дома. Квартира мне досталась от сестры, которая пропала много лет назад. Менять я ничего не стал – здесь по-прежнему обитают две ее канарейки и попугай, хоть и говорят, что птицы так долго не живут; валяются фиолетовые подушки на французских подоконниках круглого эркера, стоит кресло-качалка, развернутое к окнам. У меня иногда спрашивают, не тяжело ли мне жить в бордовых и фиолетовых тонах, а я как-то и не замечаю.

И – да, вы угадали. Сестренка пропала ровно одиннадцать лет назад, как раз тогда, когда я стал работать волшебником. Правда, она и раньше говорила, что я волшебник.

Хотите, расскажу вам эту историю? В ней нет слез и, поверьте мне, нет ни капли сожаления ни с чьей стороны.

Мы с сестрой – двойняшки, я родился на четыре минуты раньше. Вроде бы ерундовая разница, но это здорово сказалось на наших характерах, да и на судьбах тоже. Мы очень-очень разные.

Только не спрашивайте, где наши родители. С этим всё сложно. Нет, они не погибли, просто уехали, когда нам исполнилось шестнадцать лет. Видимо, страстью к путешествиям мы обязаны им. Из этого могла бы получиться долгая и печальная история, но кто рассказывает печальные истории в праздники? И еще больше мне интересно, кто их в праздники слушает?

Я рос этаким перекати-полем: мог пройти вечером после работы мимо туристического агентства – и на следующий день улететь на Камчатку. Правда, с деньгами поначалу существовали определенные проблемы, но сестренка – дама рассудительная и умная, гораздо умнее меня, – посоветовала мне сделать хобби работой, и я стал фотографом. Быстро пошел в гору, много путешествовал, дома бывал очень редко.

У нас сестрой был свой способ связи, мы называли его «телемост» – телепатический мост. Каждый день ровно в десять по питерскому времени я писал ей: «Я выхожу на мост, а ты?» И она отвечала: «А я уже тут! Жду тебя». И мы с ней обсуждали, как прошли дни.

Аля, Алевтина, – совсем другая, непохожая на меня. Она очень спокойная, задумчивая, может часами сидеть у окна и смотреть на улицу. И работа у нее такая же вдумчивая: она гравер по золоту. Создает потрясающие, невероятные шедевры из простого куска желтого металла: эльфийские узоры, кубические картины, целые сонаты и пьесы в золоте. Она садится, закрывает глаза, улыбается, сначала набрасывает рисунок – почему-то на стекле, а не на бумаге, – и только потом начинает работать с золотом. Не поправляйте меня, она не «работала», а именно «работает». Я знаю – все-таки уже одиннадцать лет как волшебник.

Когда я возвращался, то приходил к ней в эту квартиру, и мы вместе забирались на крышу и смотрели на звезды. Я рассказывал ей о том, где был, а она очень внимательно меня слушала.

– Ты – волшебник.

– Я?

– Конечно. Ходишь по своим, неведомым дорогам с тростью и мешком и привозишь разные страны тем, кто не может их увидеть собственными глазами.

Как-то раз я обнаружил потрясающий дом – памятник архитектуры девятнадцатого века, даже не усадьбу, а настоящий маленький дворец. Этот дом так надежно спрятался в лесу, что о нем почти никто не слышал. Я до сих пор не знаю, кто там жил раньше.

А сейчас он принадлежит мне. Я купил его для Алевтины. Но не будем торопиться: истории любят порядок и размеренность.

Я привез Алю в этот дом после ее очередного неудавшегося романа.

– Что мы тут делаем? – всю дорогу ворчала сестренка.

По тропинке она шла как маленький генератор недовольства.

– Скоро узнаешь, – когда нужно, я умею быть живым воплощением терпения.

Мы вышли на поляну, и Алька увидела этот дом: парадную лестницу, потемневшие окна и побитые вазы на крыше. Стены выкрашены в зеленый цвет, но местами краска облезла и стало видно, что раньше дом был желтым. Входная дверь приоткрыта… Вернее, сломана. Она висела на одной петле.

Моя сестра замерла в восхищении.

– О-о-о! Войдем? – глаза Али теперь горели очень знакомой мне страстью. Эту страсть я часто вижу в зеркале.

Мы вошли в дом, и…

Я видел просто дом. Старую, покрытую паутиной люстру, деревянные ступени и пианино – настоящее пианино! – под лестницей. Пол местами проломлен, как будто там тащили что-то тяжелое. Но Аля явно видела нечто другое: она пританцовывала и даже подпевала, смотрела в потолок и рисовала в воздухе узоры. Надо же. На серьезную, спокойную и уравновешенную Алевтину снизошло вдохновение. Она обследовала весь дом, прошлась по спальням, заглянула на кухню, что-то непрерывно напевая.

Пока она ходила по дому, я наклонился и поднял с пола… Я вам потом расскажу, что именно, хорошо?

Вдвоем мы побывали в этом доме еще раз пять или шесть. Сколько раз Аля приезжала сюда без меня, неизвестно, но приезжала.

Долго она не выдержит, я знал. Мне знаком этот блеск в глазах, эта распирающая изнутри энергия, это желание действовать – во мне оно горело всю жизнь. Кажется, теперь его огонек проклюнулся и у сестренки.