Пауза неприлично затянулась.
Бендер улыбнулся и осторожно взял мою руку в свои ладони.
– Привет, Офелия!
Офелия? Ну и ну! Так меня называют только очень близкие друзья. Когда я была маленькая, то, первый раз посмотрев «Гамлета» (недетскую, в общем-то, постановку), кричала до хрипоты, что Офелия не могла умереть. Просто не могла, и всё: ведь умирать просто так – это глупо! С тех пор меня в шутку зовут Офелией.
– Привет, – промямлила я, судорожно пытаясь понять, знает ли он, что я ничего не помню. Помнит ли сам? И вообще, что делать-то?
Бендер поцеловал мою руку и, не отпуская ее, что-то сказал Одорке. За звоном в ушах я уже ничего не слышала. Мое сознание решило сделать мне подарок и отключилось. Я успела только сказать:
– Я вас на минутку покину… – и упала в обморок. Как оказалось, на три часа.
Я открыла глаза в какой-то странной комнате. Везде, где только можно, лежали книги. Листы бумаги и гравюры висели на стене в полном беспорядке. Ничего знакомого. Логично предположить, что я у Бендера дома. Меня очень сильно знобило, и я завернулась в плед.
Сначала надо найти хозяина, потом попросить у него кофе, а потом посмотрим. Иногда, когда мир переворачивается с ног на голову, опорой могут стать простая чашка кофе и чья-то рука. И никакого рычага не нужно, честное слово.
Страшно-то как, господи! Почему тяжелее всего разбираться в человеческих отношениях? Страшно услышать, увидеть, понять что-то, связанное с другим человеком и тобой. Легче ночью пойти на кладбище, полное монстров, чем сейчас выйти из комнаты и столкнуться с Бендером. Монстров хотя бы можно убивать. А что делать с этим мужчиной, я понятия не имела. Вообще.
Поэтому я открыла дверь и вышла. Мне вообще свойственно как можно быстрее делать то, чего я больше всего боюсь, – чтобы это быстрее прекратилось.
– Бендер?
Он вышел из кухни и приветливо, немного робко мне улыбнулся.
– Ты, наверное, хочешь кофе?
– Да.
Он подал мне чашку с капучино, сваренным в кофейной машине.
Прошел год с тех пор, как мы встречались в последний раз. Откуда ему знать, что я уже давно не пью капучино, только латте?
– Спасибо. Бендер?
– Да, милая?
Он сел напротив меня и терпеливо вздохнул.
– Как бы тебе это помягче сказать…
Бендер поправил на мне плед и усмехнулся, грустно так. Усмешка была адресована, скорее всего, не мне, а ему самому.
– Ты меня не помнишь. Я знаю.
– Откуда?
– Одора рассказала.
Одора? Рассказала? Да не смешите меня! Она кремень. Скорее, Надин разболтала. Все-таки это она нас познакомила.
Я снова внимательно на него посмотрела. Как же мне всё вспомнить? Вот сидит напротив меня мужчина, смотрит с любовью, знает, какой кофе я тогда любила. У него даже моя фотография на столе стоит. А мне только как-то странно внутри: и смешно, и пусто, и очень больно, и еще заплакать почему-то хочется.
Плачу я очень и очень редко. Крайне редко. А тут – просто сил нет терпеть.
Я решительно отставила кофе.
– Бендер, можно я кое-что сделаю?
– Да.
Я сбросила плед, подошла близко-близко, вдохнула воздух и решительно обняла незнакомого мне мужчину. Он не задумываясь обнял меня. Именно так, как делал это во сне – так тепло, и надежно, и ласково одновременно. И как бы я ни дышала до этого – тяжело, запыхавшись или сонно, – у нас становится одно дыхание на двоих.
Значит, это все-таки ты пытался пробиться ко мне, хотя бы во сне.
– Вот так бы и стояла…
– Да, – дыхание Бендера обожгло мне ухо.
Он коснулся своим виском моего и как будто хотел поцеловать, но передумал в последний момент.
Я отстранилась первая. Закуталась в плед и села диван, как сидела раньше. Даже вспомнила, как дышать самостоятельно, и отхлебнула кофе. Потом подняла глаза и выдержала долгий, тяжелый взгляд.
Видишь, какая я умница.
– Скажи… А у тебя есть кто-нибудь? Может… я тебе мешаю?
Бендер засмеялся, только как-то слишком уж горько.
– Нет.
– Прости. Я ничего о нас не помню и, кажется, немножко схожу с ума. Хотя те, кто меня знает, говорят, что это нормально. Но… Я ведь любила тебя? Значит, могу заново полюбить.
– А ты хотела бы?
– Что?
– Хотела бы заново меня полюбить?
– Ты мне только расскажи всё, хорошо? Или, наоборот, лучше не рассказывать? Попробовать по- новому? Нет. Расскажи мне. Как мы познакомились, и как всё это было, ладно? Только рассказывай в деталях – запахи, цвета, вкус…
– Хорошо. Начнем сейчас или сначала поужинаем?
– Погоди! У меня есть еще одно очень важное дело.
Я завернулась поплотнее в плед и все-таки заплакала. Выплакала свою несостоявшуюся любовь. Внутри как-то уж слишком сильно заворочалось, пытаясь обжиться, счастье. И его излишки – те, что в меня не помещались, – выходили слезами.
Уже утром, когда любимая все-таки уснула, свернувшись калачиком на диване и так и не сняв платье, Бендер укрыл ее пледом, осторожно поцеловал в висок, в плечо, а потом осторожно ушел на кухню.
Там он плотно прикрыл за собой дверь и прислонился лбом к стене. Потом сел, поджав под себя ноги, и сдавил ладонями виски. Зачем он это сделал? Зачем?
Не только сейчас – зачем-то разворошил прошлое, но и тогда…
А ведь поначалу идея казалось прекрасной: не можешь быть с девушкой, которая, по-твоему, слишком сильно тебя любит, – попроси о том, чтобы она тебя забыла!
Видимо, он просил слишком сильно, и это случилось.
Бендер с упреком посмотрел вверх. Ведь могли бы, могли бы и не послушать, а? Что им стоило?
Ему все тогда говорили, что, влюбившись в него, Офелия невозможно изменилась. Невозможно… А кто захочет быть для любимой злом? Вспомнил, как сидел на этом же месте и уже знал, что они должны расстаться – чем скорее, тем лучше.
– Ты запаниковал, старик, – признался он себе.
И что теперь делать? Офелия его вспомнила или думает, что вспомнила, и собирается полюбить снова. Кого – призрака? Который волею судеб и страстным желанием временно обрел телесную оболочку – надолго ли?
Нет, надо закругляться, пока не стало слишком поздно. Им было неплохо друг с другом, и хватит с него и с нее этих воспоминаний. Девушка справится – она живая, ей проще. А вот он – что получил от встречи? Какого чёрта он вообще это затеял?
Бендер несколько раз стукнулся затылком о стену. Полегчало. И даже отпустило – словно в груди
