– Глупый вопрос. Ты спал и чуть не превратился в лимонное желе, – ответил вместо Бендера незнакомый человек.
Мишка видел его впервые. Он осторожно встал – боялся скинуть Варцлава, но кота на его груди уже не было.
И в комнате его не было тоже. Остались только Бендер и этот мужчина с невероятными янтарными глазами и собранными в длинный пушистый хвост ярко-рыжими волосами.
– Вы Варц… – начал Мишка, но Бендер и незнакомец дружно приложили пальцы к губам и улыбнулись одинаково таинственно, как братья.
– Значит, я еще сплю, – мудро решил Мишка и лег на бок, подложив руки под голову.
Больше ему в ту ночь ничего не снилось.
Глава 56
Агата отвечает на вопрос о счастье
За окном воет вьюга. Угораздило же меня выбраться из уютной городской квартирки в этот забытый всеми дачный поселок!
А как хорошо мечталось об этом в городе: утром – яркий снежок, по вечерам – камин и теплый плед. Можно в качестве разминки почистить дорожки от снега или сделать еще что-нибудь полезное.
Сказать по правде, действительность оказалась именно такой и даже лучше, чем я ее представляла.
Теплый плед, камин и глинтвейн – всё это было. Друг привез меня на свою дачу на выходные – «подумать в одиночестве», как он выразился, – и позаботился даже о зефире, чтобы жарить его в огне камина, и о снеге. Про снег, правда, не уверена. А вот зефир – точно его рук дело.
Это просто ночь такая… странная. По участку кто-то ходил, выл, стучался в окно и в дверь, и мне становилось всё страшнее и страшнее.
Снова хлопнула калитка. Опять подул ветер.
Я завернулась в плед, подсела поближе к камину, обложилась подушками и взяла в руки кочергу. Потом подумала, что в обнимку с кочергой я выгляжу глупо, тем более в этом толстом кардигане и полосатых носках, поэтому я положила железяку на ковер и зачем-то прикрыла уголком пледа.
Около крыльца внезапно раздался грохот. Я с писком выскочила из своего пледо-подушечного гнезда и помчалась на кухню. Почему на кухню? Странный вопрос. Там можно сварить кофе и собраться с мыслями. Даже ветер перестал стонать и нагонять на меня страх. Ну какие тут ужасы, когда человек кофе варит?
Когда я налила тягучий ароматный напиток в чашку и разбавила молоком, ветер начал бить в окна с новой силой. Потом раздался скрип и скрежет – это деревья раскачивались и скребли ветками по стенам дома. Где-то поблизости кто-то в ужасе завыл.
Я вжалась в стену, и тут раздался стук в дверь. Сказать по правде, вполне мною ожидаемый. Когда на дворе творится такое и кажется, что дом вот-вот снесет ураганом (у Элли хотя бы собака имелась, а у меня только камин и кочерга, и те остались в комнате!), таинственный стук в дверь – самое логичное развитие сюжета.
Вот ко мне и постучали… Или это мои зубы клацают о край чашки?
Стук был тихим и на удивление интеллигентным. Я бы так в дверь не стучала.
Потом он повторился, но словно оборвавшись где-то на середине. Это добавило к его таинственности нотку безнадежности. Как будто нежданный гость за порогом заранее знал, что его не пустят.
Мне стало стыдно. А когда вам одновременно страшно и стыдно, это… странно. Я решила, что, кто бы ни бродил среди такой вьюги, ему тоже может быть жутковато.
Уж не знаю, какие мысли приходят в голову нормальным людям в такие моменты. Я открыла дверь, почему-то думая о том, что в холодильнике только зефир и молоко. Я могу сварить гостю кофе и поделится с ним печёным в огне зефиром. Это уже вкусно и тепло, да?
За дверью никого не было. Вообще. Даже буря озадаченно притихла.
Я стояла на крыльце теплого загородного дома, завернутая в плед, и держала перед собой чашку кофе, словно щит. А за порогом – никого.
Вот так!
А я-то уже представляла, как с кем-то за компанию буду дрожать от страха у камина и мелкими глоточками пить горячий кофе.
Я долила в чашку кофе из джезвы и оставила за порогом. Себе я еще сварю.
А друг, хозяин дачи, потом сказал, что я впустила в дом счастье. В такую погоду только оно и бродит по улицам.
Теперь счастье поселилось в его загородном доме.
Глава 57
Коломбина
Каждое утро она идет к воротам кладбища.
Пугающее начало, но Коломбина уже привыкла и только улыбается, когда ее спрашивают о работе.
Она продает цветы у входа на погост. В любой день, в любое время года и при любой погоде у нее есть свежие белые хризантемы. Коломбине бы продавать их на улицах города, около театров или ресторанов, – там захмелевшие от любви веселые кавалеры скупили б у нее все букеты для своих дам.
Слова «кладбище» и «Коломбина» не должны стоять в одном предложении. Они вообще не должны быть рядом – ни в одном месте, ни в одном времени. Но пока так получается. Пока.
У него – черные ворота и серые дорожки. У нее – легкомысленные пепельные кудри, смеющиеся голубые глаза и ямочки на щеках.
Даже имя такое пафосное, заковыристое, мама подарила ей шутки ради. Первые двадцать лет Коломбина упрямо отзывалась только на Кристину, а потом подумала: зачем? Ведь это не ее назвали в честь героини, а героиню – в честь нее.
Правда, об этом знает только она. И кладбище.
На кладбище много черного, серого и белого цвета. У Коломбины – желтое пальто зимой, весной и осенью, а летом – разноцветные платья, расшитые цветами. И свежие белые хризантемы. Даже в самую сильную жару на их лепестках блестят капельки росы.
Коломбине на вид лет двадцать-двадцать пять. Но те, кто часто здесь бывает, скажут вам, что три десятилетия назад она уже стояла у ворот с цветами. И выглядела точно так же. Знающие люди могли бы поведать, что Коломбина привязана к кладбищу невидимыми оковами, но этих людей уже нет в живых.
Возможно, когда-то она была громкоголосой цветочницей, торговала фиалками и заражала всех своим оптимизмом. Может, именно она продала Аннушке охапку мимозы, из-за которой та не удержала бидон и разлила масло. И не она ли подарила Воланду белую розу? Он носил цветок в петлице и обожал за особенно тонкий, нежный аромат…
Коломбина вам вряд ли ответит, для нее главное – сейчас. «Когда-то» не существует, она его даже не помнит.
Она всего лишь продает цветы у входа на кладбище, и ее белые хризантемы дарят радость живым и покой ушедшим.
Потому что в ее душе живет музыка.
Возможно, когда-то Коломбина пела и танцевала (и в те дни наверняка продавала радужные фиалки и колокольчики), но сейчас научилась загонять музыку внутрь и подолгу удерживать ее там.
Когда же музыки становится слишком много, девушка начинает негромко напевать. Она напевает, когда поднимает и ставит деревянный ящик – вечный трон для продавца цветов. А когда раскладывает букеты, ее руки двигаются в такт мелодии, словно Коломбина танцует.
В такие дни она по утрам ласково пробегает пальцами по завиткам и линиям кованой ограды кладбища, отбивая стаккато. Вечером, собирая непроданные букеты, она движется плавно и величаво, точно в