Машина снов

Марко молча повернул голову. По радужной оболочке его светлых глаз пробежали облака, заструился туман, словно волокна хлопка застряли в уголках глаз, а потом ожили и попытались выбраться, но прилипли к радужке, почти невесомые, но такие чужеродные влажной поверхности глаза своей непереносимой белизной. Служанка на мгновение отшатнулась, но потом снова обрела обычный для катайских женщин непроницаемо приветливый вид.

— Я знаю, как поговорить с ним, — ответил Марко и вышел, невежливо проигнорировав необходимость попрощаться.

Выйдя из покоев придворного врача У Гуань-ци, Марко поспешил к Павильону снов, на ходу коротко бросив в пустоту: «Кончак-мерген». Лучник на башне кивнул в знак того, что услышал его. Марко шёл быстро, почти бежал, спугнув стайку смеющихся ребятишек, игравших бумажными конниками в пыли под присмотром строгих нянек. Няньки беззлобно закудахтали, но Марко бежал вперёд, не оборачиваясь.

Возле Павильона снов темнела полузнакомая фигура сотника, небрежно привалившаяся к колонне, подпиравшей алую притолочную балку у входа.

— Я иду туда. Иду, чтобы встретиться с одним человеком. Расставь людей и внимательно смотри, что будет происходить. Если твой гигантский Лунный человек появится, тут же буди меня. Буди во что бы то ни стало.

— Слушаюсь, — ответил сотник, согнувшись в глубоком поклоне.

Со всех сторон послышался шелест. Ночная стража выходила

из укромных уголков, беря вход в Павильон снов в стальное кольцо. Никто не сморкался в пол, не похохатывал, молодняк не бряцал оружием, не отпускал сальных шуточек. Раньше ночная стража принимала Марка как бы за своего и при нём вела себя достаточно вольно. Но сейчас охрана выглядела как армия терракотовых статуэток для погребения: суровые лица, сжатые рты, нахмуренные брови. И ни одного слова.

Марко обвёл лица взглядом. Многие стражники отводили глаза, другие делали за спиной охранные знаки от сглаза. Но старались держаться бодро. Как учили.

Марко прошёл в полумрак павильона, ударом ножен отбросил муслиновые занавески и привычно улёгся на колыхающееся в сети ремней ложе. Он ждал, когда его охватит знакомое сладкое чувство тяжести, но в этот раз ничего не произошло. Он покинул этот мир мгновенно. Закрыв глаза в одном мире, он открыл их уже в туманной пелене мира, где не было ничего твёрдого.

Увидев, как внезапно побелела кожа Марка, молодой охранник дёрнулся к двери, но сотник жёстко осадил мальчонку за рукав. «Глаз не спускать», — прошипел он. Охранник смущённо кивнул, вынул саблю и сел на пол возле машины снов.

В этом сне Марко никуда не летел. Так же решительно и твёрдо, как он покидал покои У Гуань-ци, он быстро пошёл по смутной тверди тумана, колышущейся под ногами, обнимающей щиколотки тёплым влажным потоком. Марко опустил лицо. Между завитков тумана ясно проступали знакомые серые камни, которыми недавно облицевали дорожки дворца. Марко удовлетворённо кивнул и пошёл дальше, ясно представляя себе горбатый мостик с красными перильцами, еле доходившими ему до колен, три покосившиеся ивы в конце, прутья осоки, упруго колышущиеся вдоль берега. Туман послушно принимал представляемые им очертания, светлел вверху, где должно было быть небо, темнел там, где должны были вырасти ивы, мгновение — и ивы проступили сквозь белёсую пелену и зашелестели листвой.

Марко миновал деревья и вызвал в памяти круглую арку, ведущую во внутренний дворик врача. И туман послушно открылся ему, образовав и арку, и надтреснутую от перепада температур штукатурку, из-под которой выглядывал желтоватый земляной кирпич. Покои врача, как и многие постройки дворца, были пока временными, лет через десять их планировалось заменить на каменные, пока же из камня возводились только необходимые сооружения, а всё, что можно было быстро построить из дерева или земляного кирпича, возводилось хоть и добротно, но, по катайским меркам, «на скорую руку».

Где-то в глубине подсознания всё ещё удивляясь такой тонкой детализации собственного сна, Марко толкнул ворота, и, увидев материализовавшихся охранников, озорно подул на их тёмные фигуры. Грозно блеснувшие латы вдруг затуманились, как лезвие меча, когда на него дохнёшь во время ежевечерней полировки, и разлетелись на волокна, утонув в тумане, плотно стоявшем за ними стеной подобно занавеси.

Библиотекарь сидел на кровати, скрестив ноги и подложив под старую спину подушки. Он внимательно разглядывал жёлтые костяные ногти, венчавшие его суставчатые костлявые ноги, и Марко, не удержавшись, хохотнул.

— Ни хао⁹, — по-катайски бросил библиотекарь. Его глаза оставались затянутыми бельмами, но, тем не менее, во сне он производил впечатление зрячего человека.

— У меня всегда было подозрение, что ты всё видишь, только притворяешься, — улыбнулся Марко. — Не может быть слепец таким прозорливым.

— Ерунда. Когда зрение слабнет, все остальные чувства лишь обостряются. И жизненный опыт уже не кажется лишним багажом, а становится парусом, который помогает тебе сориентироваться в мире зрячих, — ответил библиотекарь на латинском.

— Ты спишь?

— А ты?

— Не уверен.

— Какая разница, спим ли мы сейчас или бодрствуем?

Марко не нашёлся что ответить и подошёл к сгустившемуся из тумана чайному столику, на котором дымился чайник с излюбленным напитком старика. Марко протянул крохотную обжигающую чашечку библиотекарю, и тот с благодарностью принял её, вдыхая тонкий аромат. Пар, поднимающийся от зеленоватой поверхности чая, сливался с туманом, уходящим в бескрайнее пространство.

— Почему ты не возвращаешься в своё тело? — спросил Марко, глядя, с каким удовольствием старик втягивает ароматный пар.

— По той же причине, по которой кошка не может попасть в дверь, плотно прикрытую хозяином. Не хватает сил, — засмеялся старик. — Я очень стар. Очень. Но вот незадача… я всё ещё боюсь смерти. И тело, неподвластное ни разуму, ни чувствам, само продолжает бороться с крючьями владыки смерти Ямы. А мой хоть и всё ещё ясный, но по-детски немощный разум вынужден наблюдать за этой борьбой со стороны.