внезапно бросил в Марка комочек песка, и тот молниеносно поймал его у самого кончика носа. Хубилая обуял новый приступ хохота, терзавший его, пока он не зашёлся глухим гавкающим кашлем.
Хубилая унёс паланкин, а Марко всё сидел на облицованном камушками берегу пруда, тупо глядя в воду. Он ничего не чувствовал, кроме сумасшедшей усталости. Вода немного посветлела за последние дни, и косые зелёные колонны солнечных лучей, терявшиеся в глубине водорослей, играли всеми оттенками самоцветов от насыщенного изумруда до слабого зелёно-голубого берилла. Марко бросил в воду камушек, и огромный старый карп поднёс усатую коричневую морду к самой поверхности воды, приподняв её, но так и не прорвав гибкую водяную плёнку. Суетливая водомерка соскользнула с водяной горки и запрыгала по разбегающимся от камушка кругам. Карп нечеловечески холодно смотрел на Марка, и от этого взгляда по коже побежали мурашки. Марко потянулся за другим камушком, и карп плавно скрылся в глубине, погрузившись спиной в тень, но так и не отведя взгляда.
Ощущение
Они пришли внезапно. Точнее, они не пришли. Они возникли, словно проступив сквозь привычные очертания двора. Возникли так же, как тени незаметно появляются после полудня, накладывая на окружающие предметы свои очертания, такие легкие вначале и такие резкие под вечер. Они пришли мягко, но неудержимо, подобные наступлению сумерек, но не синие, как вечерний воздух, а пурпурные, как обратная сторона век, когда слишком сильно зажмуришься.
Они оказались совсем рядом. Так близко, что Марко захотелось спрятаться от ужаса хоть куда-нибудь, он готов был забиться в любую, пусть даже самую маленькую щёлочку. Но когда они пришли, он понял, что прятаться некуда. Они не
Он видел их. И он знал, что сейчас не спит. Это не сон. Ощущение тумана, характерное для сна, ушло, и в беззвучно повисшей кристальной чистоте он видел их ворочающиеся расплывчатые формы, с каждым мгновением приобретавшие всё более жуткий облик.
Демоны.
Он заворожённо смотрел на то, как проявляются их стонущие от иссушающих страстей тела, дикие, нелепые, неестественные, страшные, неистовые, полные такой силы, какая, наверное, движет планеты.
Не кричи. Шепнул глубоко внутри смутно знакомый голос.
Воздух сипло рвался сквозь голосовые связки сумасшедшим визгом, но Марко в ужасе давил его, глотая, как подступающую блевотину.
Не кричи.
Кто это говорит? Мама?
МааааамааааааааааааааААААААААА !
Сухое, раздирающее горло сипение вырвалось наружу из пересохшего рта, и в ответ вся пурпурная масса сплетённых тел пришла в движение. Звук, начинавшийся как шипение, перешёл в визг. И они слышали его. Марко отчётливо увидел тонкую, совершенно прозрачную плёнку, чуть радужную, слабенькую и похожую на пузырёк слюны. Он видел, как напряглась эта невыносимо тонкая, почти несуществующая мембрана, а они давили на неё, давили так, как могли бы давить тектонические плиты, давили, как могла бы давить магма, взрывающая земляную твердь вулканами-убийцами. Плёнка таяла на глазах, и отдельные фрагменты длинных чужеродных этому миру тел почти прорывались сквозь неё, словно только что родившиеся младенцы, измазанные кровью и не освободившиеся от пузыря плаценты.
Марко боялся шевельнуться. Его тело дрожало, и, казалось, каждый стук сердца, колебания каждого волоска на теле отзываются в биении тех, кто стремился увидеть его, прорвав воздушную пелену.
И тут случилось чудо. Низкий вибрирующий звук волной пронёсся по поверхности плёнки, и она постепенно стала густеть и уплотняться, как яичный белок на сковороде. Длинная, смутно знакомая тень широким мазком пронеслась вдоль прозрачной стены, демоны забились ещё сильнее, но мембрана всё крепла, пока не сгустилась до обычного воздуха, из которого постепенно проступили знакомые очертания прудов.
Марко сидел на земле. Вокруг медленно опускалась пыль, мелкие камушки, случайные засохшие листья. Он сидел на земле, удивлённо глядя на круг вытоптанного до земли песка, обычно равномерно покрывавшего двор. Марко сидел прямо в центре круга, по-прежнему не шевелясь. Морок нехотя отпускал его. Он ожидал увидеть испуганные лица, охрану, горящие постройки, следы немыслимых разрушений, но ничего подобного не произошло. За исключением ровной окружности, словно кистью очерченной по земле вокруг него, ничего необыч-ного не было. Где -то порванной струной тетенькнула дура- птица. Пробежал суетливый раб с тюком на спине. Брякнули в отдалении ножны. Стайкой вспорхнули и растворились в небе детские голоса.
И от этой обыденности Марку стало особенно страшно. Он вдруг осознал близость тех существ, что только что привиделись ему так же ясно, как эти мохнатые ивы и горбатые мостики. Он знал, что они и сейчас здесь, и только тонкая, непостижимая разуму плёнка милосердно отделяет его мир от ревущего ада. Он осторожно протянул вперёд руку. Ничего не произошло. Но страх, всё ещё копошащийся где-то в глубине сведённого судорогой тела, заставил Марка отнять руку от пустоты. Где-то снова тетенькнула дура- птица.
*****Девять.
Марко бесцельно брёл по бескрайнему саду дворца, вдыхая свежий весенний воздух, уже напоённый предчувствием скорого цветения. Где-то рядом квакнула рано отогревшаяся лягушка, и этот простой земной звук музыкой отозвался в груди Марка. Он подошёл к ручью, осторожно взял в руки склонившуюся к воде тяжёлую ивовую ветвь с набухшими почками и полной грудью втянул горьковатый сочный запах. Боль понемногу отпускала его, растворялась, спускаясь по спине и бесследно уходя в землю. Лягушка снова квакнула, на этот раз гораздо смелее. Марко присел и вгляделся в её янтарные глаза, блестевшие на сером тельце, словно зёрнышки слюды на камне. Лягушка квакнула на прощание и, почувствовав приближение
