– Совесть!
– Возьми валидол и положи под язык! – Валентин Петрович достал из верхнего кармана пиджака лекарство, одну таблетку дал Николаю Сергеевичу, а другую взял себе. Теперь разбойники в унисон сосали валидол.
Воробьев снял с дивана одну из подушек и положил под голову Мячикову, который все еще валялся на полу.
– Ну что же, отдохнешь, а потом тащи картину твоему Федяеву. Не успела она пропасть, как ты ее нашел!
– Я сам хочу избавиться от нее как можно скорее! – Николай Сергеевич встал, хотел было опуститься на диван, но сидеть рядом с Молодым человеком не отважился. Мячиков явно боялся картины и поэтому забился в противоположный угол комнаты. – Я могу вернуть картину после того, как прокуратура начнет розыск. Иначе все будет выглядеть подозрительно: откуда это я узнал, что картину стащили?
– Тогда беги поскорее в прокуратуру, – посоветовал сограбителю Воробьев, – а то расследование поручат кому-нибудь другому…
«Неотложка» приехала тогда, когда в квартире уже никого не осталось. На звонок в дверь не ответили, на стук тоже.
– Надо выламывать дверь! – распорядился врач. – Может быть мы успеем его спасти!
Послали за слесарем. Он пришел вместе с управдомом. Слесарь не стал затевать долгой возни с замком. Он разбежался и вышиб современную дверь плечом.
Войдя в квартиру, врач, шофер, управдом и слесарь долго искали покойника, но остались с носом. На картину Рембрандта никто, естественно, не обратил ни малейшего внимания.
– Должно быть, хозяин живой! – огорчился управляющий домом. – Ушел куда-нибудь, а мы дверь ломали. Кто же теперь будет за это отвечать?
Возмущенный врач составил акт.
– Безобразие! У меня столько вызовов, а такие, как ваш симулянт Мячиков, отрывают меня от больных. Мы его оштрафуем!
Врач и шофер быстро ушли, а управдом приказал слесарю:
– Давай ремонтируй дверь!
– А кто мне за это заплатит? – уперся слесарь.
– Тогда так... – решил управдом. – Ты тут дождись хозяина и заодно покарауль квартиру. Придет хозяин, с ним сговоришься!
Управдом отправился обратно в контору, а слесарь включил телевизор, снял с дивана картину Рембрандта и лег, заняв ее место. Этот слесарь любил смотреть телевизор лежа...
О том, что случилось у него на квартире, Мячиков понятия не имел: когда Воробьев взывал к медицине, Николай Сергеевич пребывал в беспамятстве. А когда Мячиков пришел в себя, Валентин Петрович так обрадовался этому, что позабыл рассказать про вызов.
Николай Сергеевич с трепетом переступил порог прокуратуры. Если еще вчера Мячиков был порядочным человеком, то сегодня он стал человеком с двойным дном. С одной стороны, он продолжал оставаться следователем, с другой стороны, превратился в нарушителя закона. В душе у него одновременно звучали две мелодии, похоронная и бравурная, образуя сумбур вместо музыки. Две ноги Мячикова тоже жили в разладе. Если одна безбоязненно торопилась в кабинет Федяева, то другая панически бежала прочь из здания прокуратуры. Победила бесстрашная нога, и Мячиков возник в кабинете Федора Федоровича.
– Привет, шеф! – развязно сказала одна половина, а другая поспешно добавила: – Извините за бесцеремонное вторжение!..
– Рад вас видеть, присаживайтесь! – безразлично сказал Федяев.
– Я бы хотел... у вас... узнать... – запиналась робкая половина Мячикова, а нахальная ее перебила: – Почему, в конце концов, вы не поручаете мне расследование грандиозного преступления?
– Но за последние дни ничего существенного не произошло! – ответил Федяев, обескураженно разглядывая подчиненного.
– Неужели ничего существенного? – лицемерно опечалилась осторожная половина, а неосторожная брякнула: – Я чувствую сердцем, что произошло преступление века!
– Сердце вас обманывает, – насмешливо заметил прокурор. – В нашей стране преступление века произойти не может.
– Если вы мне его не доверите, – продолжала активная половина и в запале проговорилась: – Я найду эту картину на общественных началах!
– Какую картину? – Федяев ровным счетом ничего не понимал.
Мячиков смекнул, что зашел слишком далеко:
– Я имел в виду неприглядную картину преступления!
Он наконец-то сообразил, что начальнику еще ничего не известно о краже в музее. Оставаться в кабинете было бессмысленно, активная половина могла сболтнуть еще что-нибудь, и поэтому человек с двойным дном решил было ретироваться, но не успел.
Широко распахнулась дверь, и в кабинет ввалились сотрудники прокуратуры в полном составе. Во главе их шагал бесподобно красивый и неправдоподобно элегантный мужчина. Он не шагал, а, скорее, шествовал и улыбался. Улыбка у него была благородной, честной и неподкупной. Такая улыбка располагала и обвораживала. Этому человеку сразу хотелось доверить все – и душу, и тайну, и кошелек.
– Можно начинать, гражданин начальник? – спросил он у прокурора.
– Действуйте! – махнул рукой прокурор.
Несравненный красавец встал напротив Николая Сергеевича:
– Дорогой мой благодетель, Николай Сергеевич! Сегодня ровно пять лет, как я вышел на свободу. В своем проклятом прошлом я раздевал людей. Теперь я их одеваю. И все это благодаря вам. Разрешите поднести вам плоды своего честного труда!
И бывший уголовник распаковал пакет, который принес с собой, заставил Мячикова снять темно- синий пиджак и надеть ослепительно-белый.
Все, включая Федяева, зааплодировали, а Николай Сергеевич растроганно расцеловался с портным.
Правда, пойти домой в белом костюме, годном разве для фестиваля в Каннах или для «Голубого огонька», Николай Сергеевич не рискнул. Он нес костюм в свернутом виде.
Мячиков шел и мучительно размышлял над тем, почему в музее не бьют тревогу.
Когда Николай Сергеевич вернулся домой, то увидел, что в его квартире высажена входная дверь.
Мячиков сразу разгадал, что на самом деле двойную игру вел Федяев, который искусно притворялся, будто ничего не знает о похищении. Замысел Федяева стал ясен старому следователю.
Прокурор решил сначала захватить картину, поскольку она представляла большую ценность, нежели Мячиков, а уже потом арестовать его самого. Николай Сергеевич не сомневался, что в квартире ожидает засада.
Николай Сергеевич мог убежать. На мгновение эта недостойная, но естественная мысль промелькнула в его опустошенном мозгу. Но он отверг ее со всей решительностью.
Ему не хотелось скрываться и жить в подполье. Он устал от безумств. Он был рожден для спокойной, размеренной жизни. Он вошел в квартиру, готовый сдаться властям.
Слесарь лежал на диване и все еще смотрел по телевизору хоккейный матч.
– Я вас давно жду, – сказал слесарь. Он сел и жестом пригласил хозяина квартиры устраиваться рядом. – Давайте досмотрим хоккей, а потом перейдем к делу!
Николай Сергеевич догадался, что оперативник, пришедший его брать, – хоккейный болельщик. Он взглянул на экран и узнал Володю, который мчался на коньках к воротам противника. Но сейчас Мячикову было не до сына любимой Анны Павловны. Мячиков думал о том, как предупредить друга, как спасти его. В трагическую минуту он заботился не о себе, а о Воробьеве.
– Можно я позвоню? – спросил Николай Сергеевич у слесаря, не надеясь на положительный ответ. Однако слесарь кивнул.
