– Но я не хочу красть картину! – завопил несчастный следователь.
Посетители обернулись на него с недоумением. Кто-то засмеялся.
– Не ори! – обозлился Воробьев. – Чего ты разорался!
Мячиков рванулся к выходу, но Воробьев догнал его и сказал успокаивающе:
– Ну ладно! Не нервничай! Пойдем посмотрим выставку Рембрандта!
– Я пойду, но только с одним условием! – строго предупредил Николай Сергеевич. – Если ты еще хоть раз посмеешь...
– Не посмею! – кротко пообещал Воробьев.
В рембрандтовском зале висело семь картин. При виде великих полотен на Мячикова снизошло благоговение. От картины к картине он стал переходить на цыпочках!
– Маленьких только две! – заметил Воробьев.
– Ты опять за свое? – вскипел Мячиков.
Воробьев невинно пожал плечами:
– Какая из картин тебе больше нравится – та, где изгоняют из храма, или «Портрет молодого человека»?
– Не скажу! – уперся Мячиков.
– У молодого человека рама красивее! – вслух размышлял Валентин Петрович. – Красть нужно, конечно, Рембрандта. Тогда это на самом деле будет преступление века!
Мячиков молча побежал к выходу. С перепугу ему казалось, что все посетители музея смотрят не на шедевры, а на него. А герои картин тоже глядят не туда, куда им положено, а только на него, на Мячикова. Ему мерещилось, что бронзовые всадники, восседающие на бронзовых конях, указывают на него бронзовыми пальцами. Ужас объял Николая Сергеевича.
Современная проза, так же как современный кинематограф, не может обойтись без видений, снов и кошмаров, которые мучают главное действующее лицо. Только благодаря им, то есть видениям, снам и кошмарам, удается проникнуть в труднодоступный внутренний мир героя.
Итак, ужас объял Мячикова. Ему почудилось, что одна из бронзовых лошадей подняла копыто, поддела им бронзовое ядро, на которое опиралась до этого много веков, и изо всех сил пульнула этим ядром прямо в него, в Мячикова. Ядро летело, набирая скорость. Но в самый последний момент Мячиков изловчился, выставил вперед ногу и ловким ударом отправил ядро обратно. Оно заскрежетало, загудело и, изменив направление полета, угодило кавалеристу в лоб. На лбу сразу же вздулась гигантская металлическая шишка. Статуя пошатнулась и выругалась по-итальянски.
Опасность была велика, и Мячиков побежал, спасая шкуру. Сзади надвигался грозный цокот копыт. Два бронзовых наездника – кондотьер Коллеони работы скульптора Верроккио и кондотьер со страшной фамилией Гаттамелата работы Донателло – скакали за Мячиковым по залам музея. Несмотря на свои шестьдесят лет, Николай Сергеевич мчался как ракета-носитель, заткнув при этом за пояс пушкинского героя. За Евгением гнался всего-навсего один медный всадник, а за Мячиковым – два! В воспаленном мозгу Николая Сергеевича блеснула удачная мысль. Он вспомнил, что лошади не умеют скакать по лестницам, и устремился вниз по мраморным ступеням...
При выходе из музея дежурил милиционер. Мячиков подхалимски сказал ему:
– У меня ничего нет!
Милиционер поглядел на запыхавшегося старика, как на ненормального, и был почти прав.
Мячиков выскочил на свежий воздух, ждать Воробьева не стал и припустился по улице подальше от музея.
Он бежал до тех пор, пока не оказался у дома, где жили Воробьевы и Анна Павловна. Поднялся на третий этаж и позвонил в квартиру Воробьева.
Дверь открыл самый младший Воробьев – Витя.
– Бабушка дома? – спросил Мячиков.
– Никого нет. Я один. Заходите, дядя Коля, сыграем в подкидного дурака! – обрадовался мальчик.
– Денег у тебя случайно нет? – задал неожиданный вопрос Николай Сергеевич.
– А сколько надо?
– Рубля два...
– У меня только пять копеек! – вздохнул Витя.
– До свидания! – попрощался Николай Сергеевич. – Ты не говори деду, что я заходил. Ладно?
После того как Витя захлопнул дверь, Николай Сергеевич пересек лестничную клетку и позвонил к Анне Павловне.
Когда она появилась на пороге, Мячиков смущенно пролепетал:
– Анна Павловна... извините за беспокойство... вы не одолжите мне, ну, рубля два... А то я вышел из дому без денег...
– Может быть, вам больше нужно? – радушно предложила женщина.
– Тогда дайте три! Я вам завтра верну!
Получив трешку, Николай Сергеевич выбежал на улицу и на ближайшем углу купил цветов ровно на три рубля. Через несколько минут он снова стоял у двери Анны Павловны. Снова она появилась на пороге, и Мячиков вручил ей букет:
– Вы свободны сегодня вечером? Давайте сходим в кино!
– А на какие деньги мы пойдем? Вы же, наверное, все потратили на цветы? – улыбнулась Анна Павловна.
– Я у вас опять одолжу! – нашелся Николай Сергеевич.
Глава шестая
Утром следующего дня Федяев вошел в комнату, где работал Мячиков.
– Добрый день, Николай Сергеевич! – сказал Федяев и забинтованной рукой, которая беспомощно висела на перевязи, указал на мужчину, выглядывавшего из-за его спины. – Познакомьтесь, это Юрий Евгеньевич Проскудин. Введите его, пожалуйста, в курс дела.
– В какой курс? – не понял Мячиков.
– Он вам все объяснит!
– А что у вас с рукой?
– Да ерунда, бандитская пуля! – ответил Федяев и улетучился. В приемной он столкнулся с директором обувного магазина.
– Зачем вы сюда ходите? – раздраженно спросил прокурор. – Я же вам сообщил, что сапоги украл водопроводчик. Он проник в магазин через канализационный люк. Вор уже сознался.
– Я и пришел сказать вам спасибо за то, что вы нашли жулика! – Благодарность переполняла директора. – Кстати, какой номер обуви у вашей жены? Мы только что получили лакированные туфли на широком каблуке, шведские. Это не туфли, а мечта!
– Моей жене ничего не нужно! – вспылил Федяев.
– Что она, ходит босая? – обиделся директор магазина.
Тем временем в комнате Мячикова Проскудин приветливо улыбался хозяину. Проскудину было лет около тридцати пяти. Он был почти красив, улыбка у него была почти обаятельной, он был одет почти изысканно, был почти умен и выражался почти интеллигентно:
– Меня прислали на ваше место... Так сказать, смена поколений...
– То есть как на мое? – упавшим голосом произнес Николай Сергеевич. – Федор Федорович обещал мне месяц... Я как раз... почти нашел преступление, которое я раскрою!
– Какие вы, старички, неугомонные! Натерпелся я от вашего брата! – развел руками Юрий Евгеньевич.
