одной.
Она подобрала подол юбки – жест этот до боли остро напомнил родителям, каким сорванцом-девчонкой была их дочь еще недавно, – и пошла по лестнице наверх. Через несколько секунд дверь в ее спальне захлопнулась.
– Сукин сын, – тихо выругался Росс. Он сбросил пиджак и теперь возился с галстуком. – Я должен был задушить ублюдка голыми руками.
Лидия не стала выговаривать мужу за грубость, а, уткнувшись ему в плечо, расплакалась:
– Просто не могу поверить, не могу поверить, что он… О Росс, это разобьет девочке сердце!
Росс повел ее в гостиную.
Ма считала, что слезами горю не поможешь, а значит, нужно действовать.
– Анабет, отведи малышей на кухню и отрежь им по куску того славного пирога, что принес вчера пекарь, – распорядилась она. – Не пропадать же добру. Ли и Мика, отнесите потом пирог ребятам во флигель, пусть разделаются с ним. Мэринелл, разливай пунш. Думаю, никто не откажется подкрепиться. А ты, Гектор, жутко потеешь. Я таких потливых людей в жизни не встречала. Снимай скорей пиджак и галстук, а то растаешь.
Свадьба Бэннер послужила Лэнгстонам поводом собраться всем вместе. Семья переехала из Теннесси в Техас с Россом и Лидией. Дружба Коулмэнов и Лэнгстонов не боялась ни времени, ни расстояний.
Ма Лэнгстон была бабушкой и Ли, и Бэннер. Эту замечательную женщину, все еще полную и крепкую, Господь наделил духовной и телесной силой, а вдобавок – нежной душой. Она могла крепко выбранить провинившегося, но за бранчливостью ее скрывалась любовь.
Зик Лэнгстон умер очень давно. Бэннер даже не помнила его. Несколько лет после смерти мужа Ма пыталась обрабатывать оставшуюся после него ферму в горной местности к западу от Остина. Двоих ее детей, Атланту и Сэмюэля, унесла эпидемия скарлатины.
К счастью, Анабет, старшая дочь Лэнгстонов, вышла замуж за их соседа Гектора Драммонда, землевладельца и скотовода, вдовца с двумя маленькими дочками на руках. Потом у Анабет родилось два собственных сына. Гектор взялся управлять фермой Лэнгстонов. Он разводил коров и надеялся увеличить стадо.
Мэринелл была чем-то вроде синего чулка. Она уехала из дому в Остин учиться в школе и, чтобы платить за учебу, работала официанткой в гостиницах и в ресторане железнодорожной станции Санта-Фе. Она стала учительницей, замуж не выходила и уверяла, что и не собирается.
Когда Драммонд взял на себя заботу о ферме Лэнгстонов, Росс и Лидия начали уговаривать Ма переехать к ним в Излучину.
Ма согласилась, но на определенных условиях. Милостыни ей не нужно. Она будет работать. И Мика тоже. Мика, младший из Лэнгстонов, был ковбоем.
Росс построил Ма хижину. За хижиной она сама расчистила и обработала поле. На этом поле выращивались все овощи, подававшиеся к столу в Излучине. Ма также обшивала семью Коулмэнов и их работников: Лидия шила куда хуже.
Лэнгстоны и Коулмэны были все равно что родные. Когда требовали обстоятельства, Ма не сомневаясь брала бразды правления в свои руки. И сейчас никому в голову не пришло оспаривать ее приказания, напротив, все бросились выполнять их.
В гостиной Джейк налил в стакан виски и молча протянул Россу. Тот взглядом поблагодарил его. Лидия немного успокоилась, подняла голову с плеча мужа.
– Мне надо бы пойти поговорить с ней. Но я не знаю, что сказать.
– Черт меня побери, если я знаю, – проворчал Росс и залпом осушил стакан.
Лидия встала, оправила юбку и, прежде чем выйти из комнаты, подошла к Джейку и погладила его по щеке.
– На тебя мы всегда можем положиться.
Джейк накрыл ее руку своей, сжал.
– Всегда, – кивнул он со значением.
Платье Бэннер было испачкано кровью. И это соответствовало ее состоянию. Она чувствовала, что сердце ее тоже истекает кровью. Бэннер вглядывалась в свое отражение в зеркале, и ей не верилось, что всего несколько часов назад она смотрелась в него – счастливая, ничего не подозревающая, наивная.
Она не могла ни минуты больше оставаться в этой пародии на свадебное платье. Ей казалось, если она не избавится от него, то завопит в голос. У Бэннер не было сил звать кого-нибудь на помощь, и она сама расстегивала крючки на спине, обрывая их, если дрожащие пальцы не справлялись с застежкой достаточно быстро.
Наконец она отшвырнула наряд в сторону. Белье тоже было в пятнах крови. Бэннер содрала его, оставшись совсем голой, а затем принялась безжалостно отскребать себя над тазом. Но не успела она вымыться, как опять, заливая щеки, хлынули слезы. Бэннер накинула халат и, рыдая, бросилась на кровать.
Как мог он так поступить с ней? Узнать, что у Грейди была другая женщина, оказалось убийственно больно. Но дело не только в этом. Как мог он ходить к дрянной женщине, когда она призналась ему в любви? Вот что самое жестокое, самое унизительное, вот в чем настоящее предательство. Грейди изливал свою страсть ей, а утолял ее с Вандой Бернс.
Бэннер представила их вместе, и ее затошнило.
Она услышала, как тихо скрипнула дверь, и повернулась на этот звук. Лидия подошла к постели, присела на край и молча прижала дочь к груди.
Они долго сидели, обнявшись и покачиваясь. Наконец слезы Бэннер иссякли. Она зарылась головой в колени Лидии. Та перебирала пальцами волосы дочери, темные, как у Росса, но пушистые, как у нее. Непокорные кудри упорно ложились по-своему, не желая покоряться гребням и шпилькам.
– Мы с папой… Ох, лучше бы больно было нам, а не тебе. Мы все отдали бы…
– Знаю, мама.
– И мы все, все что угодно сделаем, лишь бы помочь тебе справиться с этим.
– И это знаю. – Бэннер шмыгнула носом, вытерла его тыльной стороной ладони. – Почему он сделал это? Как мог он сделать мне так больно?
– Он не хотел причинить тебе боль. Но он мужчина и…
– Значит, он поступил правильно?
– Нет, но…
– Я вовсе не думаю, что жених должен быть целомудренным, как невеста. Я не настолько наивна. Но он объяснился в любви, он просил девушку выйти за него замуж – разве это ни к чему не обязывает, разве не означает обета верности?
– Думаю, да. И большинство женщин согласны со мной. Но мужчины? Полагаю, большинство – нет.
– Он должен был сдерживать себя. Или я недостаточно хороша и меня не стоит ждать?
– У него в мыслях не было ставить тебя на одну доску с той девушкой.
– Мне тоже этого хотелось. Я хотела выйти замуж и для этого тоже! Я говорила ему! – воскликнула Бэннер.
Многие матери на месте Лидии упали бы в обморок, доведись им услышать подобное признание. Но Лидия не дрогнула. Она понимала, что такое чувственность, ценила ее и надеялась, что дочь тоже будет получать удовольствие от сугубо интимной стороны жизни. Она не видела в плотской любви ничего постыдного, ничего такого, о чем нельзя говорить вслух.
– А если бы я побежала к другому мужчине? Как это понравилось бы Грейди? Простил бы он меня, заслуживала бы я прощения?
– Нет. – Лидия вздохнула. – Но так уж устроен мир. Считается, что у мужчины должны быть… приключения. Но Грейди попался. И поплатился за это. Но вместе с ним расплачиваться пришлось и тебе. Вот что плохо. – Она потрепала Бэннер по щеке.
– Может, я чересчур обидчива? Нетерпима? Может, простить его? А тебе приходилось прощать папе «приключения»? – Бэннер приподнялась, посмотрела прямо в глаза матери. – У папы были другие женщины после встречи с тобой?
Лидия вспомнила – как-то ночью Росс устроил пирушку для мадам Ларю, кажется, так ее звали, и ее
