– Придет срок, придет…
И, помолчав мгновение, произнес как можно значительнее;
– Не обращайте на них внимания, у вас другие дела. Продолжайте свою работу.
Чистильщик, не вникая в скрытый смысл его слов, ответил:
– Конечно, ага, я свое дело делаю.
Дядюшка одобрительно закивал:
– Да, дело прежде всего, а подобные помехи и срывы – их следовало ожидать.
Чистильщик, все так же не поднимая головы, ответил:
– Да ведь если одному индийцу спустить, свалять дурака, эти мерзавцы еще больше обнаглеют.
Дядюшка с довольной улыбкой повторил:
– Да, эти мерзавцы… заважничали они… Эй, Маш-Касем! Принеси-ка стакан шербету Хушанг-хану – освежиться.
Маш-Касем возился недалеко от меня, так что я услышал, как он буркнул себе под нос:
– Хоть бы это его последний стакан был!
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Вечером дядя Полковник и несколько ближайших родственников на извозчике отправились на вокзал встречать Пури, который, как удалось установить, приезжает около девяти часов. Полковник весьма огорчился, тем, что не поехала вся семья, но делать нечего: дядюшке Наполеону и Азиз ос-Салтане пришлось остаться, чтобы принять Практикана с его матерью и сестрой, которые должны были прийти свататься.
Асадолла-мирза явился вскоре после отъезда дяди Полковника. Он выглядел очень довольным и, войдя, сообщил:
– Мы с Практиканом прошвырнулись по магазинам, купили ему роскошный парик. Он прямо как Рудольфе Валентино стал… Вот придет – сами увидите.
Азиз ос-Салтане давала последние наставления Гамар:
– Заклинаю тебя твоим светлым личиком, веди себя как благородная барышня. Не говори ни слова! Если что спросят – мы сами ответим.
Асадолла-мирза потрепал Гамар по щеке:
– Да, детка, лучше ничего не говорить. Людям нравится, когда девушка молчит. Если ты начнешь разговаривать, муж твой уйдет и ребеночек без отца останется. Поняла, душенька?
Гамар, которую одели в красивое зеленое платье, с невинной улыбкой отвечала:
– Да, поняла. Я своего ребеночка очень люблю, хочу ему рубашонку связать.
– Но помни, дорогая, если ты начнешь при них распространяться про ребенка, они уйдут, и ты останешься одна… Ни слова об этом не говори, они не должны знать, что ты ребенка ждешь. Поняла?
– Да, поняла, дядя Асадолла. Я при них совсем не: буду говорить про младенчика.
Затем Гамар, Азиз ос-Салтане и дядюшка перешли в залу. Дустали-хан, ковыляя, добрался туда еще раньше и боком пристроился на диване. Мы с Асадолла-мирзой стояли во дворе, когда к нам подбежал Маш-Касем:
– Ох, голубчики вы мои! Идут, да только земляк-то мой – без парика.
– Что? Как без парика? А в чем же он?
– Да все в той своей шляпчонке.
– Ну и болван! Маш-Касем, беги, задержи на минуту женщин и вышли вперед Практикана, пусть он один зайдет, я посмотрю, какая муха его укусила.
– А еще мамаша у него больно страшная… Боюсь, как бы Гамар-ханум не напугалась.
– А что такое? Лицом нехороша?
– Она, конечно, в чадре… Но все одно – ужасть берет.
– Какая еще «ужасть»?
– Ей – богу, зачем врать?.. Ведь собственными глазами видел, сохрани бог, сохрани бог, – у нее усы и борода, как у проповедника Сеид-Абулькасема.
Асадолла-мирза с досады даже стукнул себя кулаком по голове:
– Ну, теперь уж такую королеву красоты обратно не отправишь! Маш-Касем, беги, вышли вперед этого осла, я выясню, почему он, подлец, плешь свою прикрыть не желает.
Маш-Касем рысью выбежал за ворота, и через секунду появился Практикан. Шляпа его была низко надвинута на уши. Асадолла-мирза, бросив взгляд на окна залы, схватил Практикана за руку и увлек в переднюю.
– Практикан, что это за вид? Где парик?
– Очень извиняюсь, – повесив голову, ответил Практикан, – мамаша сказали, если парик надену, они меня проклянут.
