– А так невеста тебя проклянет. Куда девал парик?
Практикан похлопал по внутреннему карману пиджака:
– Здесь он.
Асадолла-мирза немного подумал:
– Господин Практикан, прошу вас, – несколько минут займите здесь в саду вашу матушку и сестрицу, пока я не выйду за вами.
Потом он повернулся к Маш-Касему:
– А ты принеси дамам сладкого чаю. Пусть посидят в беседке, пока я не приду.
Едва Практикан и Маш-Касем вышли за дверь, Асадолла-мирза знаком вызвал из залы Азиз ос-Салтане и с беспокойством сказал:
– Ханум, возникла новая трудность: мать жениха ему заявила, что проклянет его, если он наденет парик. Как вы думаете, если он покажется без парика, Гамар будет очень…
– Ой, смерть моя пришла! – прервала его Азиз ос-Салтане. – Асадолла, ты только подумай, эта чертова мамаша еще о волосах спорит!.. Ну, как бы там ни было, уговори их обязательно нацепить на его паршивую голову парик!
– Попытаюсь, если осенит господь… Дай бог, чтобы удалось только.
– В ножки тебе поклонюсь – придумай что-нибудь! Ты ведь умеешь с женщинами разговаривать – нет такой бабы, чтоб тебя не послушала. Ну, улести ты ее как-нибудь!
– Да, но, по словам Маш-Касема, родительница жениха и не женщина вовсе – у нее усы и борода, как у Сеид-Абулькасема.
– Век за тебя бога буду молить, Асадолла, сделай что-нибудь! Ты и со старухами обходиться умеешь, и никакая борода тебе не помеха.
– Моменто, моменто, до сих пор я с бородатыми дамами дела не имел – надо еще поглядеть, что получится. А вы, пожалуйста, помните – Гамар нельзя надолго оставлять в зале. Минутки две посидит – пошлите кого-нибудь позвать ее, и довольно, снова к гостям не пускайте. Я больше всего опасаюсь, как бы она чего не ляпнула.
Асадолла-мирза устремился в сад. Я за ним. Заметив это, он сказал:
– Дружок, ты тоже должен помочь! Если мои стрелы в цель не попадут, значит пришел твой черед… Этим бородатым теткам обычно нравятся молоденькие мальчики.
– А что мне делать, дядя Асадолла?
– Так, покривляйся немного ей в угоду. Кожу похвали – нежная, мол, очень.
– Дядя Асадолла, как же я буду хвалить нежную кожу, когда у нее на лице борода? Она подумает, что я издеваюсь.
– Моменто, нет, правда, моменто, – ну почему ты такой лопух? Не кожу, так другое похвали – Открой глаза пошире, небось хоть что-нибудь найдется…
Но когда мы собственными глазами увидели – издали! – мать Практикана, то оба на мгновение просто остолбенели.
– Ох, Мортаза-Али! Откуда такой бегемот взялся?.. – невольно пробормотал Асадолла-мирза. – Подобного чудища я ни в одном зверинце не встречал.
Хотя из-под черной чадры нам было видно лишь пол-лица старухи, мы оба ужаснулись. Асадолла был прав – действительно, ни один зверь не мог сравниться с этой уродиной. Даже бегемот. Ее борода и усы чернели уже от ворот, скрипучий, словно немазаная телега, голос тоже был слышен издали. Однако Асадолла-мирза шагнул вперед – как в омут головой:
– Приветствую вас, ханум… Добро пожаловать – от всей души говорю!
– Это Нане-Раджаб, моя матушка, – представил Практикан старуху, – а это моя сестра Ахтар.
Глаза Асадолла-мирзы блеснули. Сестра Практикана была смазливая молодка, только слишком дородная, грудь у нее так и выпирала, на губах лежал толстый слой помады.
Едва мы уселись на скамье в беседке, Нане-Раджаб, мать жениха, одним глотком осушив свой стакан, хриплым голосом сказала:
– Должна вам доложить, что мне эти фокусы совеем не по душе. Сынок у меня вырос словно цветочек, ни сучка, ни задоринки, ни изъяну какого. И собой хорош, и гордость тоже имеет – ведь шесть классов закончил, а ежели сейчас кудри повылазили – что ж тут особенного… Да за такого парня сотня девушек благодарны будут. Так что все эти номера с париком вы оставьте, слушать ничего не хочу.
Она говорила так резко и решительно, что я было подумал, сорвется все. Но Асадолла-мирза вкрадчиво начал:
– Моменто, ханум, когда вы говорите «сын у меня вырос», просто смех берет. Ей-богу, готов чем угодно поклясться: трудно поверить, что вы мать Практикана… Конечно, если вы шутите, дело другое…
Бородатая старуха, у которой и груди-то, казалось, служили только для устрашения мужчин, вращая глазами, свирепо спросила:
– Это почему же? Что я – уродка шестипалая, у которой дети не родятся?
– Конечно, дорогая ханум, у вас могут быть дети, но не настолько взрослые… Ну, как это возможно, чтобы у вас в ваши годы был такой большой сын?
Из-под старухиной щетины показались редкие желтые зубы, взгляд ее стал масленым, она затрясла головой:
