<…> татарин Федя, другой татарин и самарский солдат. Вообще русские пленные у нас часто все лето. Взято Гродно.
Покушение на Хитлера. Пухлые облака, все неприятная погода. Вялость.
Дико! Уже 5 лет живу в какой-то английской вилле! Привык как к своему дому.
Русские идут, идут.
Облака, прохладно. К вечеру стал чувствовать себя бодрее.
Опять перечитал «Отца Сергия» и «Декабристов». Сколько замечательного в «Сергии»! В «Декабристах» кое-что ненужное, например обращения к читателю. <…>
Сон про свою смерть. Сумерки, церковь, я выбирал себе могильное место.
Прекрасный день, но мистраль. Самочувствие весь день лучше.
Перечитал «Смерть Ивана Ильича». Конец невразумителен. Все лживые, кроме самого Ивана Ильича — он слова, литература; все верно насчет него, но живого образа нет.
Взят Псков. Освобождена уже вся
Звездные ночи. Млечный Путь фосфорически-дымный, будто студенистый. В его конце, почти над Зстерелем, мутные крупные звезды. И миллионы, миллионы звезд!
Под Брадами убито 30 т. немцев.
Взяты Белосток, Станиславов, Львов, Двинск, Шавли и Режица. <…>
<…> 3/4 луны. Ходили бросать письмо о. Киприану — послал ему «Балладу».
Возле «Helios» на часах немец и русский пленный, «студент» Колесников. Поговорили. На прощанье немец крепко пожал мне руку.
5 алертов за день. Полнолуние.
Черчилль вчера сказал, что война кончится не позднее октября. Посмотрим.
<…> Вчера перечитывал (давно не читал) «Восточные повести» Лермонтова: «Измаил Бей», «Ангел смерти» и т. д. Совершенно детский, убогий вздор, но с замечательными проблесками. <… >
Два алерта. Первый в 11 ч. утра. Испытал впервые настоящий страх — ударили близко, в Mollose'e, потом на холмы против Жоржа — и тотчас начались пожары,
Прекрасный, уже очень жаркий день.
Спал с перерывами, тревожно — все гудели авионы. С седьмого часа утра началось ужасающее буханье за Эстерелем, длившееся до полдня и после. В первом часу радио: началась высадка союзников возле Фрежюса. Неописуемое волнение!
Взяли La Napoul (возле Cannes). Все время можно различить в море 6 больших судов. То и дело глухой грохот орудий.
Все та же погода — жарко, сухо, жаркий ветер с востока, море все время в светлом белесом тумане.
День 23-го был удивительный: радио в 2 часа восторженно орало, что 50 тысяч партизан вместе с населением Парижа
Вечером немцы <стали> взрывать что-то свое (снаряды?) в Грассе, потом на холмах против Жоржа начались взрывы в мелком лесу — треск, пальба, взлеты бенгальских огней — и продолжались часа полтора. Сумерки были сумрачные, мы долго, долго смотрели на это страшное и великолепное зрелище с замиранием сердца <нрзб>. Ясно, что немцы бегут из Грасса!
На рассвете 24-го вошли в Грасс американцы. Необыкновенное утро! Свобода после стольких лет каторги!
Днем ходил в город — ликование неописуемое. Множество американцев.
Взяты Cannes.
Нынче опять ходил в город. Толпа, везде пьют (уже все, что угодно), пляски, музыка — видел в «Эстерели» нечто отчаянное — наши девчонки с американскими солдатами (все больше летчики).
В Париже опять были битвы — наконец, совсем освобожден. Туда прибыл Де Голль.
Румыния сдалась и объявила войну Германии. Анто-неску арестован. Болгария просит мира.
«Федя» бежал от немцев за двое суток до прихода американца, все время лежал в кустах, недалеко от пекарни, где он работал (по дороге в St. Jaques).
Все та же погода. Вчера весь вечер и нынче ночью грохот где-то возле Cannes.
3 часа. Все небо над Ниццей в густом желтоватом дыму — должно быть, горят Cagnes St. Laurent.
Жарко. Гул авионов над нами.
Был у Клягина. Там сказали, что взята Ницца. То же сказал Бахрак, вернувшийся из города. «Говорят, Ницца сошла с ума от радости, тонет в шампанском».
Все дни так жарко, что хожу полуголый. Очень душно по ночам.
Перечитываю Гоголя — том, где «Рим», «Портрет»… Нестерпимое «плетение словес», бесконечные периоды. «Портрет» нечто совершенно мертвое, головное. Начало «Носа» патологически гадко — нос в горячем хлебе! «Рим» — задыхаешься от литературности и напыщенности…
А может быть, я еще побываю в Риме до смерти? Господи, если бы!
Союзники уже в Бельгии. Финны сдаются.
Прекрасный день, райские виды. И опять — та осень!
