ярко освещенном выставочном зале на Кузнецком мосту, рядом будет толпиться публика, и все станут её работы хвалить и говорить:
«Ах, какой талант! Какая прелесть! Какой вкус! Сколько художественного совершенства! Сколько такта! И ведь это ещё совсем не старая художница, а довольно-таки молодая! И обратите внимание: у неё целых двое детей! Да ещё каких! Это не дети, а разбойники! И как она со всем этим справляется?! Как она успевает ещё заниматься искусством! Да, жизнь женщины — это тернистый путь. Это героизм! Настоящий героизм!»
Вероника Владимировна на секунду расстроилась, вспомнив свою трудную жизнь, но быстро пришла в себя. Она увидела торчащие из земли у края тротуара тёмно-коричневые, шершавые, слегка припорошённые первым снегом травы неизвестного названия, со стеблями, причудливо изогнутыми сухими узорчатыми листьями.
«Какая прелесть!» — подумала Вероника Владимировна и, положив сумку на землю, быстро сорвала несколько стеблей. Потом откинула голову, поглядела на сухой букет прищуренными глазами, как глядят одни только художники, подняла с земли желтовато-серую ветку, оторвавшуюся от дерева, и приложила её к травам.
«Отлично! — подумала она. — Охра, тёмно-коричневый, умбра… С ума можно сойти! Хорошо бы поместить всё это на сером… Нет, на светло-золотистом… Нет-нет, надо прибавить сиены жжёной, травянисто-зелёной и чуть-чуть берлинской лазури!.. Гениально! Будет шедевр! Так и сделаю!» Вероника Владимировна подхватила сумку, пошла по дороге, прикрыв глаза и мысленно представляя себе свой новый натюрморт: длинный светло-коричневый кувшин, торчащие из него тёмные, сухие травы с корявой ясеневой веткой, и всё это на фоне окна с розоватыми вечереющими облаками…
Тут Вероника Владимировна наскочила на какую-то гражданку с собачкой. Собачка залилась оглушительным злобным лаем, гражданка проворчала: «Под ноги смотреть надо!» — и Вероника Владимировна вдруг пришла в себя, вспомнила, что её ждут дома муж и некормленые дети, и прибавила шагу. Искусство искусством, а семью кормить надо.
«Боже мой, наверняка девчонки до сих пор голодные! Валентин забыл их покормить, и сам не поел, уткнулся в свои шахматы, а дети бегают беспризорные и вытворяют бог знает что! Небось весь дом вверх тормашками перевернули!»
Вероника Владимировна поднялась по лестнице на третий этаж и позвонила в дверь. Тут же за дверью послышался топот двух пар бегущих ног: Катиных — лёгких и быстрых — топ-топ-топ, и Манечкиных, медленных и тяжёлых — бух-бух-бух.
«Надо непременно заставить детей делать зарядку! — подумала Вероника Владимировна. — А то Мария скоро на бегемота станет похожа, а Екатерина улетит, если дунешь… Никак их к спорту не приобщишь! И что за дети такие? И в кого они у нас? В Валентина, наверно. Ну да, да, конечно, в Валентина!»
Дверь открылась, и Вероника Владимировна в ужасе отшатнулась.
Перед ней стояли её любимые дочери, но в каком виде?!. На Кате были намотаны и завязаны под мышками верёвочкой старые дедушкины галифе, на голове восседала совершенно новая, неизвестно откуда взявшаяся военная светло-зелёная фуражка с голубым кантом.
А на Мане — ещё того чище! — напялено праздничное белое капроновое платье с голубыми бантиками на рукавах, которое обтягивало Манечку, как наволочка подушку, а поверх платья — красный с синими горохами передник с большим карманом, из которого торчало дуло пластмассового револьвера. Мало того, на голове у неё болталась огромная серая дедушкина папаха.
В руках Маня держала красную пластмассовую саблю, а Катя — лук со стрелами и пистолет с пистонами.
— Ура! Мамочка! Здравствуй! — закричала Катя и прыгнула прямо на Веронику Владимировну, отчего потрясающий сухой букет — находка, чудо красоты, — полетел в одну сторону, сумка с продуктами бухнулась на пол, вернее, на Мышкина, который, как всегда, болтался под ногами.
Мышкин взвыл дурным голосом и бросился в кухню под стол.
— Мамочка! Здравствуй! — заорала Манечка и с такой силой обхватила Веронику Владимировну за колени, что у неё потемнело в глазах и подкосились ноги.
— Ура! Мамочка пришла! Мамочка! — вопила Катя, бурно обнимая Веронику Владимировну.
— Мамочка пришла! Мамочка пришла! — голосила Маня. — Папочка! Мамочка пришла!
— Здравствуйте, ёжики, — сказала Вероника Владимировна, целуя детей. — Не кричите так. Я очень устала сегодня. Скажите, пожалуйста, зачем вы вырядились, как огородное пугало? Кого вы сегодня изображаете? Али-Бабу и сорок разбойников?
— Мы играем в войну. Мы военные.
— А где папа? Почему он меня не встречает?
— Папа занят. У него генералы сидят.
— Какие ещё «генералы»? Что за фантазии?! Сказали бы прямо — папа играет в шахматы.
— Ты нам не веришь? Пойдём, мы тебе их покажем! Знаешь, какие генералы замечательные! С орденами! С погонами! В кухне сидят и чай пьют. А мы не дети. Мы сами генералы!
— Ах, боже мой! — только и сказала Вероника Владимировна. А про себя подумала: «Уж какой там натюрморт! Сумасшедший дом! А всё Валентин! Всё его шахматы!»
— Дорогие мои дочечки! — взмолилась она. — Я очень вас прошу, мне сегодня непременно надо поработать! Черепашечки мои, не бушуйте! Дайте вашим родителям спокойно позаниматься своим делом! Сейчас я тихонько напою вас кефиром с бутербродами, и вы пойдёте к себе в комнату, ляжете в постельку и ни мне, ни папе мешать не будете, да?
— А мы уже ели, — сказала Катя. — Нас папочка накормил. И никакие мы не черепашечки! Мы генералы! Рота, ать, два, стройся!
И, решительно повернувшись к Веронике Владимировне спиной и громыхая в голубой эмалированный тазик скалкой для раскатывания теста, Катя и Маня промаршировали в кухню и отдали честь.
— Товарищи генералы, мы прибыли в ваше распоряжение. Разрешите доложить? — сказали они и бабахнули из пистолета пистонами. — Наша мама пришла. Вот.
— Извините, ради бога, товарищи! — воскликнула удивленная Вероника Владимировна, войдя в кухню и совершенно неожиданно для себя увидев в кухне незнакомых военных. — Я решила, что это очередная фантазия моих дочерей! Очень приятно познакомиться — Вероника!
— Очень приятно! — Военные встали. — А мы тут, знаете, с вашим мужем и вот с вашими дочерьми вечерок коротаем… Дочки, доложим вам, у вас забавные! С ними не соскучишься.
— О, да! — со вздохом согласилась Вероника Владимировна. — Признаться, я иногда и рада поскучать, да не дадут… Валентин, как они себя вели?
— Хуже не бывает, — сказал папа.
— Бывает, — добродушно отозвался Сергей Иванович.
— Ну что вы, по-моему, грех жаловаться, — сказал Юрий Николаевич. — Мы ваших дочек, когда подрастут, в военную академию примем. Они боевые! Как есть в генералы выйдут!
— Ура! — обрадовалась Катя и бабахнула из пистолета.
— Ура! — обрадовалась Маня и замахала саблей.
— Странные у меня, знаете, дети! — воскликнула Вероника Владимировна. — Вчера они хотели стать клоунами, позавчера — петь в хоре. Две недели назад собирались стать дворниками, как наш дворник Сима. А сейчас они уже хотят стать генералами. Это меня радует. Одно меня огорчает — они совсем не умеют слушаться, а, насколько я понимаю, чтобы стать военными, надо в первую очередь именно этому научиться! Ведь я правильно говорю?
— Конечно, — закивали головами Сергей Иванович и Юрий Николаевич.
— Мы умеем, умеем слушаться! — закричали Катя с Манечкой. — Сейчас сама увидишь! А ну-ка, Юрий Николаевич, скомандуйте нам!..
— Слушать мою команду! — сказал Юрий Николаевич. — Гвардии подразделение, в постель шагом марш!
— Есть! — в один голос крикнули Катя с Манечкой и макушка в макушку, нога в ногу отправились в
