Педро Жестокий

и одновременно ухаживал за ней как за обычной женщиной. Верно также то, что граф Трастамарский не мог жениться на ней сам и по приведенным выше причинам в 1357 году выдает ее замуж за вассала своих двоюродных братьев, вдовой которого она стала в том же году.

В интересующую нас эпоху красивая и добродетельная Изабелла (она же Элеонора) удалилась в монастырь Севильи и, возможно, недостаточно решительно сопротивлялась ухаживаниям Педро Жестокого. Энрике, став королем и все еще желая удержать ее в своей власти, вновь выдаст ее замуж за своего союзника Гастона Фебуса Беарнского, графа де Фуа, при дворе которого она умрет в 1385 году.

Разве для того, чтобы так правдиво изобразить историческую действительность, не нужно было тщательно изучить все материалы? И нельзя ли сделать из этого вывод, что он сознательно сильно исказил ее историю, чтобы лучше обрисовать образ короля — борца за справедливость?

Мотив, постоянно сквозящий в диалогах «Дона Педро», все проясняет. Завезенная из Испании легенда о справедливом короле попала в русло полемики, которую Вольтер вел в то время против привилегий, особенно против привилегий духовенства, что превратилось у него в навязчивую идею. Приведем несколько цитат:

Г р а ф Т р а с та м а р с к и й (Акт I) делится своими планами с Мендосом:
Не спрашивай меня, насколько это справедливо:
У ненависти угрызений нет…
Я в Рим гоню его, в тот старый трибунал,
Что в заблуждении, быть может, роковом,
всесильным стал,
Над столькими монархами Европы простер он
власть свою.
Там будет обвинен он, и я тебе здесь говорю,
Что ты увидишь, как Европа вся, поверив мне,
Тот приговор исполнить будет счастлива вполне…
М е н д о с (Акт II):
…Обмануть Европу целую, и небеса вооружить,
И идола заставить произнеси, нелепость ложную…
Ах! Нет суда людского без жестокого коварства.
Все это призраки пустых капризов царства…
Д о н П е д р о (Акт II), которому сообщают о его низложении:
Могу ль я уважать все это ветхое собранье —
Неведомых мне ложных привилегий зданье,
Всю эту пищу вечную волнений и раздоров?
Законом смеют звать все это море вздоров
Удельные князья с надменностию дерзкой,
Высокомерьем полные, под кровлею убогой
деревенской.
Все эти новые дворяне, безначальственный Сенат,
Что в своеволии открытом виноват…
Д о н П е д р о (Акт IV) дю Геклену:
…Что к Римскому суду они осмелились воззвать
и воин Франции унизился, чтоб это рассказать.
Забыли разве, сударь, вы, что видели там сами?
Вы хвалите мне Рим и власть его пред нами,
Народы подчинять….
А Г е к л е н отвечает:
Но говорят, во все былые времена мой двор
умел понять,
Как следует права правителя и церкви друг
от друга отделять…

Видимо, именно здесь следует искать мотивы, побудившие Вольтера согласиться с вымыслом, подходящим для выражения его идей. В результате Педро Жестокий попал в один ряд с де Калас или де Ла Баром в бесконечных обличительных речах, разоблачающих богачей и церковников, в которых преступления осуждались только в одностороннем порядке.

XX. Романтизм и критика

Легенда о короле Педро, ставшая до такой степени неправдоподобной, не могла не попасть под пристальный взгляд историков и гуманистов XIX века. Можно было предвидеть, что она найдет отражение в творчестве поэтов-романтиков благодаря яркому ореолу, который окружал такого необычного героя. Тем не менее примечательно, что дорогой Вольтеру персонаж не привлек внимания ни одного из французских авторов этой школы. Можно было бы ожидать, что, например, Виктор Гюго охотно выберет его, хотя бы для того, чтобы воспользоваться им для мстительной тирады в адрес какого-нибудь дона Салюста или Лафмаса. Но кроме тяжеловесной трагедии Анселота, поставленной в 1838 году, в основу которой, видимо, легла довольно неплохая опера Доницетти, и довольно посредственной оперетты Кормона и Гранже, увидевшей свет в 1857 году, где король Педро, переодетый в трубадура, поет серенады под балконом молодой мусульманки, его образ не привлек французский театр. То же самое можно сказать и о французских поэтах и романистах.

Нам придется вернуться в Испанию, чтобы удостовериться в необычном литературном бессмертии версии «борца за справедливость», отразившейся в одной из лучших драм театрального репертуара.

Среди последних сторонников легенды встречаются имена прекрасных поэтов, несколько забытые в наше время, таких как Аролас или Кано-и-Куэто, которых особенно привлек любовный эпизод с ла Коронель; Мора, который бросает в объятия короля Педро жену графа Трастамарского, его золовку; или такие романисты, как Труэ-ба-и-Коссио, Лопе Солер и в особенности замечательный Фернандес-и-Гонсалес со многими новеллами: «Паж дона Педро», «Голова короля», «Шкура правосудия» и другие. Что касается театра, то там мы найдем такие имена, как Гарсиа Гутьеррес, известный автор «Трубадура»; Маркина, автор «Архидиакона Сан Хиля», где повторяется приукрашенная история о священнике, который отказал в погребении бедняку; и, наконец, два титана драматического искусства, испанские романтики Ривас и Сорилья, которые вслед за своими предшественниками XVI века подадут голос в защиту короля Педро. Однако герцог Ривас, несмотря на свои либеральные идеи, которыми он навлек гнев правительства Фердинанда VII, так и не решился вывести на сцену персонажа, позволившего бы ему более открыто выступить в защиту демократии и против ультрамонтанства. Он ограничился несколькими довольно большими поэмами, диалоговая форма которых роднит их с театром: в «Альказаре Севильи» Фадрика наказывают за предательство; в «Братоубийстве» он описывает свое видение убийства в Монтьеле; в «Антиквариате Севильи» появляется избитая басня о «старухе с лампой».

У Сорильи, который десять лет спустя рисковал меньше, свободно выражая свое мнение, легенда о Педро Жестоком становится темой драмы, по размаху и качеству исполнения намного превосходящей трагедию Вольтера, а образ главного героя в ней выписан лучше, чем в комедиях Лопе де Вега и Кальдерона. Вновь рассказ о «Короле и сапожнике» ложится в основу одноименной пьесы, состоящей из