гормонотерапию, которая позволила бы созреть нескольким яйцеклеткам. В точно определенное время яйцеклетки были собраны и оплодотворены спермой Макса. Например, во время первого цикла у Зои созрело пятнадцать яйцеклеток, восемь из которых были оплодотворены. Две выглядели достаточно жизнеспособными, и их подсадили Зои в полость матки. Еще три были заморожены для последующего цикла.
— Что означает «выглядели жизнеспособными»?
— Некоторые эмбрионы на вид более соответствуют стандартному образцу.
— Наверное, кто-то ставит им приятную музыку или шепчет слова благодарности, — бормочет Престон.
Я бросаю на него укоризненный взгляд, но он погружен в изучение медицинских документов.
— Политика нашей клиники — подсаживать только два эмбриона пациентке; если пациентка в возрасте — три, потому что мы не хотим, чтобы все закончилось рождением нескольких близнецов, как это произошло в Оклахоме. Если оставшиеся эмбрионы кажутся жизнеспособными, мы их замораживаем.
— А что происходит с остальными?
— Они выбраковываются, — отвечает врач.
— Каким образом?
— Поскольку они являются медицинским браком, их кремируют.
— Что произошло во время последней процедуры ЭКО с Зои Бакстер?
Доктор Фуршетт надевает на нос очки.
— Она забеременела, когда ей было сорок лет, и доносила плод до двадцати восьми недель. Ребенок родился мертвым.
— После последнего цикла остались эмбрионы?
— Да, три. Они заморожены.
— Где сейчас эти эмбрионы?
— У меня в клинике, — отвечает врач.
— Их можно использовать?
— Мы это не узнаем, пока не разморозим их, — отвечает она. — Должны быть жизнеспособны.
— После последней процедуры ЭКО, — спрашивает Анжела, — когда вы видели Зои последний раз?
— Она пришла в клинику с просьбой воспользоваться оставшимися эмбрионами. Я объяснила ей, что, согласно нашей политике, мы не можем отдать ей эмбрионы, пока ее бывший супруг письменно от них не откажется.
— Благодарю, вопросов больше не имею, — говорит Анжела.
Уэйд Престон постукивает пальцем по столу истца, изучая врача, прежде чем вступить в схватку.
— Доктор Фуршетт, — наконец произносит он, — вы сказали, что нежизнеспособные эмбрионы выбраковываются. Их кремируют?
— Верно.
— Кремируют означает «сжигают», не так ли?
— Да.
— На самом деле, — встает он с места, — так мы иногда поступаем с умершими. Кремируем их. Правильно?
— Правильно, но эти эмбрионы еще не люди.
— И тем не менее к ним относятся так же, как к умершим людям. Вы же не смываете их в туалете, вы превращаете их в прах.
— Важно отметить, что шестьдесят пять процентов эмбрионов в действительности отклоняются от нормы и погибают сами по себе, — говорит доктор. — Обе стороны этого процесса — и истец, и ответчица — подписали с клиникой договор, в котором, в частности, дают согласие на кремацию эмбрионов, которые не пригодны для подсадки или заморозки.
При слове «договор» Уэйд Престон поворачивается, а сидящая передо мной Анжела делает стойку. Судья О’Нил наклоняется к доктору Фуршетт:
— Прошу прощения, есть подписанный договор?
Он хочет на него взглянуть, и доктор Фуршетт передает ему документ. Судья несколько минут молча его изучает.
— Согласно данному договору, в случае развода сторон все оставшиеся эмбрионы должны быть клиникой уничтожены. Доктор Фуршетт, почему не были выполнены условия договора?
— Клиника не знала о разводе Бакстеров, — отвечает врач. — А когда мы узнали, стало ясно, что дело попадет в суд.
Судья поднимает голову.
— Что ж, это намного облегчает мне работу.
— Нет! — выдыхает Зои, вскакивая одновременно с Анжелой и Уэйдом Престоном, выкрикивающими свои протесты.
— Уважаемый суд, нам нужен перерыв, — просит Анжела.
— Стороны должны посовещаться, — поддерживает ее Престон.
Судья О’Нил качает головой.
— Вы и так потратили слишком много моего времени. Стороны, подойдите ко мне.
Зои с безумным видом оглядывается.
— Он же этого не сделает, не сделает? Я не могу потерять ребенка из-за простой формальности!
— Тс-с… — прошу я, и не только потому, что пытаюсь ее успокоить: адвокаты ведут жаркий спор, а я сижу достаточно близко и все слышу.
— Почему стороны не знали об этом договоре? — требует объяснений судья.
— Моя клиентка никогда о нем не упоминала, — отвечает Анжела.
— Равно как и мой клиент. Мы даже не подозревали о существовании этого договора, — добавляет Престон.
— Тем не менее оба ваши клиента поставили на нем свои подписи, — замечает судья. — Я не могу просто отмахнуться от этого документа.
— С момента его подписания обстоятельства изменились, — ведет свое Престон.
— А закон…
Судья поднимает руку.
— У вас один день. Завтра в девять часов утра мы продолжим заседание суда слушанием вопроса о том, обладает ли данный договор исковой силой.
Анжела даже отпрянула.
— Что?
— Нам нужно больше времени, — возражает Престон.
— А знаете, что нужно мне? — взвивается судья. — Мне нужны адвокаты, которые по-настоящему готовятся, прежде чем входят в зал суда. Мне нужны адвокаты, которые знакомы с основами договорного права, — любой первокурсник юридического факультета с легкостью выиграл бы это дело. А кто мне точно не нужен, так это два скулящих вздорных адвоката, которые могли бы с большей пользой тратить свое время!
Секретарь суда проталкивается вперед, чтобы сделать объявление. Когда судья О’Нил решительно покидает зал суда, мы все встаем — словно загипнотизированные его гневом.
Анжела находит небольшую совещательную комнату на верхнем этаже здания. Мы с Зои и Дарой уединяемся там.
— Рассказывай, — требует она, садясь напротив Зои, которая сама не своя.
— Он же не может приказать клинике уничтожить эмбрионы, если нам обоим они нужны, верно? — рыдает Зои.
— Договор есть договор, — прямо отвечает Анжела.
