— Миссис Моретти, поскольку это ваш свидетель, думаю, вы не будете возражать, если она помолится своей воде?
— Нет, Ваша честь.
— А вы, мистер Престон?
Потрясенный адвокат качает головой.
— Честно говоря, я даже не знаю, что сказать.
Дара фыркает.
— В конечном счете, может быть, с точки зрения воды, это настоящее благословение.
— Можете продолжать, миссис Уикс, — говорит судья.
Дара поднимает стакан.
— Сила, — произносит она глубоким, низким голосом. — Свобода. Терпение. Справедливость.
Это может показаться вычурным, эксцентричным, новомодным, но звучит захватывающе. Кто из нас — во что бы мы ни верили — стал бы возражать против этих принципов?
Дара выпивает воду до последней капли. Потом переводит взгляд на судью О’Нила.
— Все. Неужели это было так неприятно?
Анжела подходит к ней. Мать Зои снова наполняет стакан водой. Не по привычке, а потому что прекрасно знает — это заставит всех помнить, что слова, сказанные перед водой, могут изменить ее, совсем как присутствие ребенка в помещении является сдерживающим фактором для непристойных разговоров.
— Назовите свое имя и адрес для протокола.
— Дара Уикс. Проживаю в Уилмингтоне, Ренфру-хайтс, 5901.
— Сколько вам лет?
Дара, побледнев, смотрит на Анжелу.
— Я действительно должна отвечать на этот вопрос?
— Боюсь, что да.
— Шестьдесят пять. Но чувствую я себя на пятьдесят.
— Как далеко вы живете от своей дочери и Ванессы Шоу?
— В десяти минутах, — отвечает Дара.
— У вас есть внуки?
— Пока нет. Но… — Она стучит по дереву.
— Как я понимаю, вы с нетерпением смотрите в будущее?
— Вы шутите? Я буду самой лучшей бабушкой на свете!
Анжела подходит к свидетельской трибуне еще ближе.
— Миссис Уикс, вы знакомы с Ванессой Шоу?
— Да. Она супруга моей дочери.
— Что вы думаете об их отношениях?
— Я считаю, — говорит Дара, — что с ней моя дочь счастлива, а это для меня главное.
— Ваша дочь всегда была счастлива?
— Нет. Она чувствовала себя несчастной после рождения мертвого ребенка и во время развода. Она вела себя как зомби. Я приходила к ней домой, а она была в той же одежде, которую носила вчера. Она ничего не ела. Не умывалась. Не работала. Не играла на гитаре. Просто спала. Даже когда Зои бодрствовала, казалось, что она спит.
— Когда она стала меняться?
— Она начала работать с ученицей из школы, где работает Ванесса. В конце концов они с Ванессой сходили вместе пообедать, стали ходить в кино, на выставки, на блошиные рынки. Я так радовалась, что Зои нашла себе приятельницу.
— Но в какой-то момент вы узнали, что Зои с Ванессой стали больше, чем просто подругами?
Дара кивает.
— Однажды они пришли в гости, и Зои сказала, что хочет сообщить мне новость. Она влюблена в Ванессу.
— Как вы отреагировали?
— Я была сбита с толку. Я знала, что Ванесса стала ее лучшей подругой, но Зои сказала, что хочет переехать к ней и что она лесбиянка.
— Что вы почувствовали?
— Как будто меня ударили обухом по голове. — Дара мнется. — Я не имею ничего против геев, но никогда не считала свою дочь лесбиянкой. Я подумала о внуках, которых у меня никогда не будет, о том, что будут говорить подруги у меня за спиной. Но при этом я совершенно не расстроилась из-за того, что Зои влюбилась. Я расстроилась потому, что как мать я бы избрала для нее другой путь. Ни один родитель не хочет, чтобы его ребенку пришлось всю жизнь бороться с твердолобыми людьми.
— Что вы сейчас думаете о браке вашей дочери?
— Я вижу одно: она счастлива с Ванессой. Как Ромео и Джульетта. Но без Ромео, — добавляет Дара. — И с более счастливым концом.
— У вас есть какие-либо сомнения касательно их способности вырастить ребенка?
— Лучший дом для ребенка трудно и представить.
— Миссис Уикс, если бы вы могли принимать решение, кого бы вы хотели видеть рядом с детьми Зои — Макса или Ванессу?
— Протестую! — вскакивает Уэйд Престон. — Это гипотетические умозаключения.
— Мистер Престон, спокойно, — отвечает судья. — Не перед водой. Я разрешаю этот вопрос.
Дара смотрит на сидящего за столом Макса.
— Не мне отвечать на подобные вопросы. Но скажу так: Макс бросил мою дочь. — Она поворачивается ко мне. — А Ванесса не бросит никогда.
После своего выступления Дара присаживается на стул, который я для нее приберегла, и хватает меня за руку.
— Как я говорила? — шепчет она.
— Профессионализм не пропьешь, — заверяю я ее и не лукавлю.
Уэйду Престону не было никакого смысла проводить перекрестный допрос. Казалось, он просто теряет время, хватается за соломинку.
— Я готовилась. Не спала целую ночь, чистила свои чакры.
— И результат налицо, — отвечаю я, хотя понятия не имею, о чем она говорит.
Я смотрю на Дару — на ее магнитный браслет, на холщовую санитарную сумку на шее, на лечебные кристаллы. Иногда я удивляюсь, как Зои смогла стать тем, кем стала.
С другой стороны, то же самое можно сказать и обо мне.
— Жаль, что моя мама не успела с вами познакомиться, — шепчу я, хотя на самом деле хочу сказать: «Как жаль, что у моей мамы не было хотя бы вполовину такого большого сердца, как ваше».
Доктор Анна Фуршетт, директор клиники репродукции, приезжает с ящиком из-под молока, доверху набитым папками — медицинскими документами Зои и Макса, которые были растиражированы для адвокатов и переданы секретарю суда. Ее седые волосы ниспадают на воротник черного костюма, на шее болтаются очки в полосатой черно-белой оправе.
— Я знаю семью Бакстер с две тысячи пятого года, — говорит она. — С тех пор, как они стали предпринимать попытки завести ребенка.
— Ваша клиника помогала им в решении этого вопроса? — спрашивает Анжела.
— Да, — отвечает доктор Фуршетт, — мы проводили процедуры экстракорпорального оплодотворения.
— Вы не могли бы описать всю процедуру, которую проходит пара, желающая сделать ЭКО?
— Мы начинаем с медицинской составляющей — проводим большое число исследований, чтобы определить причину бесплодия. Основываясь на этих причинах, мы обговариваем курс лечения. В случае с Бакстерами и у Макса, и у Зои были проблемы с фертильностью. По этой причине нам пришлось вводить сперму Макса непосредственно в яйцеклетку Зои. Со своей стороны, Зои несколько недель проходила
