— Пока нет, но я надеюсь, что будут, после решения этого суда. Мы хотим, чтобы я выносила эмбрионы, которые биологически принадлежат Зои.
— У вас был опыт общения с маленькими детьми?
— Относительно небольшой, — отвечаю я. — Время от времени я сидела по выходным с соседскими детьми. Но, насколько мне известно от подруг, дети — это испытание огнем, сколько бы книг доктора Бразелтона ты ни прочитал.
— Сможете ли вы с Зои содержать этого ребенка финансово?
— Мы обе работаем и будем продолжать это делать. К счастью, при нашей работе возможен гибкий график. Мы планируем принимать одинаковое участие в воспитании ребенка. К тому же мама Зои живет от нас всего в десяти минутах езды и готова нам помогать.
— Какие у вас отношения, если таковые вас связывают, с Максом Бакстером?
Я вспоминаю нашу вчерашнюю ссору. Я навсегда буду связана с ним через Зои. Навсегда останутся частички ее сердца, которые она когда-то уже отдала кому-то другому.
— Он бывший муж моей супруги, — спокойно отвечаю я. — Он биологический отец этих эмбрионов. Я с ним лично не знакома. Знаю только по рассказам Зои.
— Вы позволите ему контактировать с ребенком, если таковой родится?
— Если он захочет.
Анжела смотрит прямо мне в глаза.
— Ванесса, есть ли причины, — спрашивает она, — по которым вас нельзя было бы считать достойным опекуном ребенку?
— Абсолютно никаких, — отвечаю я.
— Свидетель ваш, — поворачивается Анжела к Уэйду Престону.
Сегодня он вырядился как никогда, — можете мне поверить, если уж я отпускаю комментарии по поводу одежды, значит, это действительно нечто ужасное. На нем была рубашка в фиолетовую и белую клетку. Галстук в черную и сиреневую полоску. Черный пиджак отливал немного серым, немного серебром, немного фиолетовым. И тем не менее все, что давно было признано анахронизмом лихих восьмидесятых, благодаря его автозагару и побрякушкам смотрелось как оживший разворот мужского журнала «Джи-Кью»
— Мисс Шоу, — начинает он, и я опускаю глаза, чтобы посмотреть, не тянется ли за ним маслянистый след. — Ваши работодатели знают, что вы лесбиянка?
Я расправляю плечи. Хочет войны — он ее получит!
В конце концов, я что, зря красила губы?
— Я не кричала об этом на каждом углу. Учителя в учительской обычно не обсуждают свою сексуальную жизнь. Но я этого и не скрывала.
— По-вашему, родители не имеют права знать, какого рода психологическую помощь получают их дети? — При слове «помощь» он презрительно усмехается.
— Кажется, никто не жалуется.
— Вы когда-нибудь говорили с их детьми о сексе?
— Если ученики сами затрагивали эту тему. Некоторые приходят ко мне из-за проблем со сверстниками. Некоторые даже признались, что, возможно, являются геями.
— Значит, вы вербуете этих невинных подростков в свои ряды? — стоит на своем Престон.
— Естественно, нет. Но я даю им возможность выговориться, когда окружающие… — я выдерживаю эффектную паузу, — не слишком толерантно к ним относятся.
— Мисс Шоу, вы показали во время прямого допроса, что считаете себя достойным опекуном ребенка, это так?
— Да, — подтверждаю я.
— Вы утверждаете, например, что в состоянии справиться с любой проблемой?
— Можете в это поверить.
— Хотел бы напомнить, что вы находитесь под присягой, — говорит Престон.
На что, черт побери, он намекает?
— Разве вас в две тысячи третьем году не помещали на неделю в психиатрическое отделение клиники Блэкстоуна?
Я замираю.
— Произошел некий разрыв отношений. Я добровольно на неделю легла в клинику, чтобы справиться со стрессом. Меня пролечили, больше подобного не повторялось.
— Следовательно, у вас был нервный срыв.
Я облизываю губы и чувствую воск от помады.
— Это преувеличение. Мне поставили диагноз «истощение».
— Неужели? И все?
Я вздергиваю подбородок.
— Да.
— Следовательно, вы утверждаете, что не хотели покончить с собой?
Зои прижимает руку ко рту. «Лицемерка», — наверное, думает она после вчерашней ссоры.
Я поворачиваюсь к Уэйду Престону и смотрю ему в глаза.
— Нет, естественно.
Он протягивает руку. Бен Бенджамин вскакивает из-за стола истца и передает ему документ.
— Я бы хотел приобщить это лишь для уточнения диагноза, — произносит Престон, передавая копию секретарю суда, чтобы тот поставил печать, а потом протягивает копию мне и Анжеле.
Это медицинские выписки из Блэкстоуна.
— Протестую! — кричит Анжела. — Я первый раз вижу эти документы. Представить себе не могу, как мистеру Престону удалось получить их законным путем, поскольку это конфиденциальная информация…
— Миссис Моретти может ознакомиться со своим экземпляром, — предлагает Престон.
— Ваша честь, согласно закону о соблюдении врачебной тайны, я должна была получить данные документы за три недели до того, как приобщать их к делу. Мисс Шоу даже не является стороной этого процесса. Эти документы никоим образом не могут быть приняты в зале суда.
— Я не прошу приобщить их к вещественным доказательствам, — заявляет Престон. — Я использую их для того, чтобы обвинить свидетеля в лжесвидетельстве. Поскольку мы обсуждаем вопрос о возможном опекунстве, полагаю, крайне важно знать, что эта женщина не только лесбиянка — она еще и лгунья.
— Протестую! — еще громче кричит Анжела.
— Если миссис Моретти требуется небольшой перерыв, чтобы просмотреть документы, мы готовы дать ей несколько минут…
— Не нужен мне перерыв, вы, пустозвон! У меня нет ни малейшего сомнения в том, что эти документы не только не имеют отношения к делу, но и получил их мистер Престон незаконно. Он пришел в зал суда с грязными руками. Не знаю, как поступают в Луизиане, но здесь, в Род-Айленде, у нас есть закон, защищающий граждан. А сейчас права мисс Шоу бесстыдно нарушаются.
— Ваша честь, если свидетель согласна отказаться от своих показаний и признать, что предпринимала попытку самоубийства, я с радостью сниму эти документы с рассмотрения, — говорит Престон.
— Хватит! — вздыхает судья. — Я разрешу приобщить эти документы исключительно с целью установления истины. Однако прежде я хотел бы, чтобы сторона истца объяснила, как они к ней попали.
— Их подсунули под дверь моего гостиничного номера, — отвечает Уэйд Престон. — Пути Господни неисповедимы.
Сильно сомневаюсь, что Бог воспользовался копировальной машиной в Блэкстоуне.
— Мисс Шоу, я повторяю свой вопрос: в клинику Блэкстоуна в две тысячи третьем году вас привела попытка совершить самоубийство?
Я чувствую, как пульсирует кровь, и заливаюсь краской.
— Нет.
— Значит, вы случайно проглотили целую упаковку тайленола?
— У меня была депрессия. Я не собиралась сводить счеты с жизнью. Это было очень давно. Сейчас у
