должны быть уничтожены. Когда случился развод, бывшая жена хотела, чтобы их уничтожили, но бывший супруг настаивал на том, что это попирает его религиозные верования и нарушает право быть родителем. Суд не поддержал выполнение договора — не потому что счел, что это идет вразрез с государственной политикой, как в штате Массачусетс, а потому что любой человек имеет право передумать даже касательно использования или уничтожения эмбрионов. Договор должен быть формальным, недвусмысленным документом, подтверждающим намерения сторон, а поскольку не это составляло суть исковых требований, суд постановил, что выигрывает сторона, не желающая иметь детей, поскольку в будущем отец еще мог иметь детей. Разница между этими делами и нашим делом, Ваша честь, заключается в том, что ни одна из сторон не хочет уничтожать эти эмбрионы. По разным причинам и Макс, и Зои хотят их получить. Тем не менее во всех перечисленных случаях превалировало то, что можно применить и в нашем случае, Ваша честь: если с момента подписания договора обстоятельства изменились — как то: развод, повторный брак или религиозные убеждения, — в этом случае договор больше не имеет законной силы. Сегодня, когда обе стороны хотят дать этим эмбрионам шанс на жизнь, если вы судебным решением принудите исполнить договор, который более не относится к делу, это станет скверным прецедентом.
В зале нарастает шум. Я поворачиваюсь и вижу идущего по проходу пастора Клайва. Его лицо белее костюма. Он перегибается через ограждение между мной и Беном Бенджамином, как раз когда встает Уэйд.
— Я могу ее утопить, — шепчет он.
— Я искренне рад, что вы сидите, Ваша честь, потому что впервые мы согласны с тем, что сказала адвокат Моретти… — начинает Уэйд.
Бен разворачивается на стуле.
— Правда?
Пастор Клайв кивает. Бен встает и подходит к продолжающему вещать Уэйду.
— Мы даже готовы пойти на то, чтобы отдать эти эмбрионы паре лесбиянок, чем отправить их на кремацию… — Он замолкает, когда Бен наклоняется и что-то шепчет ему на ухо. — Ваша честь, мы не могли бы объявить перерыв? — просит Уэйд.
— С чего вдруг? — удивляется Анжела Моретти.
— Мой коллега сообщил, что всплыли новые доказательства, которые могут повлиять на решение суда по этому делу.
Судья смотрит на него, потом на Анжелу.
— Пятнадцать минут, — объявляет он.
Зал суда пустеет. Уэйд отводит Анжелу Моретти в сторону и тихонько с ней переговаривается. Через секунду она хватает Зои за руку и вытаскивает ее из зала суда.
— Более подходящего случая, слава богу, даже трудно себе представить, — сообщает Уэйд, возвращаясь ко мне.
— Что происходит?
— Твоей бывшей жене вот-вот предъявят обвинение в растлении учеников, — отвечает он. — Другими словами, можешь идти покупать коляску и кроватку. Ни один судья не отдаст ребенка человеку, который уже совратил ребенка. Насколько я понимаю, ты только что выиграл дело.
Но у меня из головы не идет первая часть его пламенной речи.
— Зои никогда бы этого не сделала! Это неправда.
— Неважно, правда это или нет, — говорит Бен. — Важно то, что это обвинение услышит суд.
— Но это неправильно. Зои может потерять работу…
Уэйд отмахивается от моих опасений, словно от комаров.
— Макс, мальчик, воззри на награду! — отвечает он.
Зои
— Пожалуйста, скажи мне, что никогда не слышала о девочке по имени Люси Дюбуа, — просит Анжела.
Я тут же вспоминаю Люси, ее длинные рыжие волосы, обгрызенные ногти, шрамы на руках, похожие на лесенку.
— С ней все в порядке?
— Не знаю. — Голос Анжелы звенит как струна. — Ты ничего не хочешь мне сказать?
Ванесса берет стул и садится рядом со мной. Мы снова в совещательной комнате, где были вчера, но сегодня идет дождь. Мир за окнами кажется таким ярким, трава — такой зеленой, что больно смотреть.
— Это ученица, страдающая сильнейшей депрессией, — объясняет Ванесса Анжеле, потом касается моей руки. — Помнишь, ты говорила, что два дня назад она была очень расстроена?
— Она заговаривала о самоубийстве. О боже, она ведь этого не сделала, нет?
Анжела качает головой.
— Ее родители обвиняют тебя, Зои, в сексуальном преследовании.
Я непонимающе смотрю на Анжелу. Я явно ослышалась.
— Что?
— Они утверждают, что ты дважды с ней заигрывала.
— Но это же полная чушь! Наши отношения сугубо профессиональные! — Я поворачиваюсь к Ванессе. — Скажи же ей!
— У девочки серьезные нарушения эмоционального состояния, — подтверждает Ванесса. — Люси из мухи делает слона.
— Именно поэтому показания некой Грейс Белливо, которая утверждает, что видела Зои и девочку в двусмысленной позе, способны полностью опорочить Зои.
У меня такое ощущение, что я сейчас рассыплюсь на части.
— Кто такая, черт возьми, Грейс Белливо?
— Учительница математики, — отвечает Ванесса. — Сомневаюсь, что вы знакомы.
Перед моими глазами тут же всплывает картинка: учительница с короткими черными волосами просовывает голову в кабинет по окончании занятия с Люси, когда мы обе сильно переволновались. Моя рука лежит у Люси на спине и медленно ее поглаживает.
«Но она же плакала! — хочется возразить мне. — Это не то, о чем вы подумали!»
Я играла на укулеле песню из «Барни». Я тогда сказала Люси, что знаю, что она замыкается в себе, чтобы я не смогла до нее достучаться. Я пообещала, что не брошу ее. Никогда.
— Девочка утверждает, — продолжает Анжела, — что ты призналась ей в том, что лесбиянка.
— Да ладно вам! — Ванесса качает головой. — После всего, что было сказано по телевидению и написано в прессе, кто этого не знает? Что бы там Клайв на Зои ни имел, какие бы доказательства ни привел, все они сфабрикованы.
— Я сказала ей, что я лесбиянка, — признаюсь я. — В нашу последнюю встречу. От музыкального терапевта подобного поступка не ожидают — поставьте себя на ее место, — но она была так расстроена словами пастора Клайва о гомосексуализме. Она вновь заговорила о самоубийстве, и… Я не знаю. Я подумала, что она, вероятно, сомневается в собственной сексуальности. Боится, что ее семья этого не одобрит. Подумала, что, возможно, Люси поможет, если она узнает, что человек, которого она уважает, например я, может быть лесбиянкой, оставаясь одновременно хорошим человеком. Я хотела подставить ей плечо, понимаете, а не читать проповеди, которые она и так слышит в церкви.
— Она посещает церковь Клайва Линкольна? — спрашивает Анжела.
— Да, — отвечает Ванесса.
— Понятно. Это объясняет, откуда пастор Клайв черпает сведения.
— Обвинение уже выдвинуто публично? — интересуется Ванесса.
— Нет, — отвечает Анжела. — А теперь сюрприз! Уэйд обещает уговорить семью не поднимать шум. По-видимому, кто-то из родных Люси пришел к пастору Клайву за советом. Возможно, привел с собой
