Богатство

– Пересчитайтесь.

Недосчитались вдовы явинского почтальона.

– Во подлая! – стали дружно бранить бабу. – От мира отбилась, знать, дурное удумала... с японцем осталась!

Отойдя в сторонку, мужики-охотники порешили:

– Надо бабу или сюды притащить, или прикончить, чтобы она, курвища, не сказала японцам, кудыть мы подались всем миром.

Бросили жребий: выпало вернуться в Явино парню по имени Помпей; не прекословя, он взял в руки ружье и спросил:

– У кого пули надпилены?

Охотники на моржей всегда надрезали пули напильником, делая их разрывными – со страшной убойной силой, способной сокрушить мощные черепа морского зверя. Ему дали такую пулю.

– Хватай бабу за волосья и тащи к нам, – наставлял парня староста. – Ежели зарыпается, шваркни по ней и дуй обратно. – Ладно-сь, – ответил Помпей и побежал...

Он скоро достиг Явина и уже был близок от дома вдовы почтальона, когда со стороны околиц показались японские солдаты, шагавшие напрямик по свежевскопаным грядкам огородов. Без предупреждения они открыли огонь из карабинов, и бедный Помпей, кружась под пулями, вскрикивал от каждого попадания:

– Ой!.. Ах!.. О-о!..

Падая наземь, парень пустил разрывную пулю в чистое небо и, суча ногами, затих посреди деревенской улицы, в пыли которой бродили равнодушные ко всему куры.

* * *

Вечером лейтенант Ямагато с помощью поручика Сато стали допытываться у вдовы явинского почтальона, куда делся тот молодой японец, что жил у нее, и почему он не встретил десант возле деревни Явино. Замучив пытками невинную женщину, самураи приступили к ужину... В этот тихий и благодатный камчатский вечер, под трескучее пение кузнечиков в высоченной траве, японцы поедали сметану и лакомились говядиной.

Над колокольнею прозрачной от ветхости старинной церквушки Явина развевался японский флаг. А при въезде в деревню лейтенант Ямагато укрепил столб, на котором приколотил доску с широковещательной надписью:

СМЫСЛО НА ЭТОЙ ТЫНЬ ПИСАНИ СЛОВ: ИМЕННА ЭТОТ ЗЕМЛЯ УЖЕ ПРИНАДЛЕЖАЛСЯ ЯПОНИЮ – ПОЭТОМУ КТО ТОГО ТРОГАЕТ ЭТО ТЫНЬ БУДЕТЕ УБИТА КОМАНДИР ЯПОНСКИ ВОЙСКИ

Но в Петропавловске еще ничего не знали...

К исполнению долга

В эту же самую ночь, на другом краю Камчатки, в душной погибели черемухи, красивая камчадалка Наталья Ижева отдалась любимому... Потом, лежа в мокрой траве, долго плакала. Лепрозорий не был отгорожен от мира забором, можешь бежать куда глаза глядят, но бежать было некуда!

– Не плачь и верь мне, – сказал траппер Наталье. – Ты сама знаешь, что я давно смотрел на тебя совсем не так, как смотрю на остальных людей... Не плачь, не плачь, я что-нибудь придумаю. Здесь жить не останемся.

– Где же? Где же нам жить?

– О-о, ты еще не знаешь, как широк этот мир...

Утром огородник Матвей, догадываясь, где всю ночь до зари пропадала Наталья, строго выговорил Исполатову:

– Нехорошо поступаешь, Сашка... неладно.

Исполатов смазывал «бюксфлинт». Он сказал:

– А ты, старче, не суйся не в свое дело.

Для верности траппер стукнул трехстволкой об пол, и опять (как тогда!) что-то тихо и внятно щелкнуло. Исполатов не думал, что у Матвея по-прежнему острый слух.

– Опять у тебя? – показал он на ружье. – Смотри, доиграешься, что тебе башку оторвет. Или закинь свой трояк на болото, или исправь курки... Я же слышал: у тебя опять сбросило!

– Да, Матвей, – подавленно ответил траппер. – Это на картечном стволе. Но в пулевых еще ни разу сброса не было...

– Взял девку, – продолжал свое огородник, – и без того богом обиженную, задурил ей голову. Конечно, Наташке жить бы да жить, но... лучше оставь ее. Не береди души девкиной! Ты погулял, собачек запряг, и до свиданья, а ей – хоть на стенку полезай.

– Не бубни. Надоело, старик.

– Старик... А тебе сколько вжарило?

– Тридцать восемь.

– Ого! После сорока на погост быстро поскачешь.

Исполатов ответил с угрожающей расстановкой:

– Ты ведь не спрашивал меня, что дальше будет.

– А что будет-то? Ни хрена уже не будет.

– Так ведь не закончится. Я человек цельный.

Прокаженный взял со стола стакан:

– Эвон посудина... Она цельная, покедова я не кокну ее. А про человека сказать, что он цельный, нельзя. Никто ж не видит, сколько трещин в душе у каждого! Ох, Сашка, я ведь про тебя все знаю... Бить бы тебя, да сил у меня не стало.

– Меня уже били, Матвей, а что толку?

– Опять в город? – спросил огородник.

– Да, надо...

– Не обидь Наташку-то.

– Никогда!

Наталья проводила его по глухой звериной тропе.

– Только не брось меня, – взмолилась женщина.

Он поцеловал ее в прекрасные раскосые глаза.

– Мне с тобою еще здорово повезет, – сказал траппер.

И ушел – бесшумно, словно зверь, ни разу не оглянувшись.

Плачущая камчадалка вернулась в лепрозорий.

– Привыкай, – сказал ей Матвей.

* * *

Он появился в Петропавловске как раз в тот день, когда прибыл гонец с полетучкой от явинского старосты.

– Мужик толковый, – хвалил старосту Соломин. – В напрасный бой ввязываться не стал, а исправно отвел жителей в горы Кима... Это где такие? – Андрей Петрович посмотрел на карту. – Ага, вот здесь. Что ж, теперь очередь за нами!

– Не забывайте про Гижигу, – напомнил траппер.

– Я только и думаю, как выбить японцев с Камчатки и как доставить гижигинцам продовольствие...

Если в прошлую навигацию проникнуть на Гижигу кораблям не позволила сложная ледовая обстановка, то в этом военном году (даже при условии, если ветры отожмут ледяной припай к югу) японцы русских кораблей на Гижигу не пропустят.

– Вам приходилось когда-либо голодать?

На этот вопрос траппера Соломин сказал:

– Честно говоря, ни разу в жизни. Однако не подумайте, что сытый голодного не разумеет. Я сам душою изнылся, но затрудняюсь в выборе средств. Не ждать же нового наста!

– Если только морем, – подсказал Исполатов.

– Но как же нашему кораблю пронырнуть между Лопаткой и мысом Кокутан? Японцы заметят и сразу потопят шхуну.