присутствуем при сложных решениях командования, обеспечивая связь и наблюдение. Нет секрета, который укрылся бы от нашего глаза. Горизонт, воздух и вода – вот три сферы, в которых царит глаз и слух сигнальщика. В море нельзя упустить ничтожной мелочи. Иногда вдруг видишь топляк – бревно, которое плывет стоймя. Не стыдись доложить, что по правому борту, пеленг сорок – перископ подлодки! Пусть объявят лишний раз тревогу, но зато не возникнет трагической ошибки. Тем более что противник хитер и линзы своего перископа иногда маскирует как раз вот таким топляком…
– Ну а смешное в море бывает? – спросил Поскочин.
Фокин и на это ответил серьезно:
– Однажды я здорово хохотал, когда нам чемодан попался. Плывет себе и плывет. В открытом океане, где ни души. Из хорошей кожи чемодан. С ручкой. Честь по чести. Плывет в океане один-одинешенек по своим чемоданным делам. Докладываю командиру, что по пеленгу такому-то вижу чемодан, а сам стоять не могу от хохота… Однажды и Гитлера встретил. Как раз на мою вахту пришелся. Большой портрет фюрера, рама дубовая, вся в позолоте. Тоже стоймя плавал, не хуже топляка. И как всякий мусор, не тонул…
– И вы его не потопили?
– Ну вот еще… связываться.
Прозвенел звонок. Фокин встал, собрал свои флаги.
– Сигнальное дело простое – обходимся без логарифмов. Надо лишь иметь прилежание. Я еще посмотрю, как вы запоете, когда вам станут читать электронавигационные инструменты!
Перемена. Юнги повыскакивали на улицу, в воздухе замелькали снежки. Савке встретился Мазгут Назыпов.
– Ну, как у вас? А мы будто студенты: индукция, частоты, синусоиды…
– Нас тоже электротехникой пугают.
Здыбнев врезал в лицо Савке крепкий снежок.
– Больно? – спросил он, подходя. – Это не со зла. Ну как, баранку свою уже начали изучать? Как она у вас там крутится?
– До баранки еще не доехали. Так пока… по сигналам.
– А нам на первом занятии корабельный набор давали: киль, шпангоуты, бимсы, стрингеры, пиллерсы, отсеки, люки, горловины и лазы. Сейчас второе занятие будет: лаки, краски, эмали и кисти.
– В маляры готовят? – ухмыльнулся Мазгут.
– Кому-то надо и корабли красить, – не унывал Здыбнев. – А по боевому расписанию, я уже знаю, боцмана торпедных катеров сидят по самые уши в турели и кроют по врагу из спаренной установки… Кто на торпедных катерах погибает больше всего? Боцмана! Кто замещает командира, если его убило? Опять боцмана…
Звонок к уроку очистил двор, все кинулись по классам. Было приятно после возни в снегу раскрыть чистую тетрадку, обмакнуть новенькое перышко в чернильницу. Савка испытывал радость, что снова учится: блокада выбила его из школьной колеи, и год он пропустил. На тетради он аккуратно вывел: «НАВИГАЦИЯ. Курс лейтенанта Зайцева. Юнга С. Огурцов». Подумал и добавил: «Кто возьмет тетрадь без спросу, тот останется без носу».
Игорь Московский уже занял позицию возле дверей.
– Идет! – выглянул он в коридор. – Внимание… встать!
Вошел щеголеватый лейтенант Зайцев, шлепнул на крышку стола классный журнал. Московский отрапортовал ему, что все юнги к занятиям готовы.
– В чем я ни минуты не сомневаюсь, – ответил Зайцев.
Заполняя журнал, лейтенант беседовал сам с собой.
– Науки юношей питают, отраду старым подают… Как дальше? Ага, вспомнил: в счастливой жизни украшают, а в несчастьях от чего-то берегут… Итак, – сказал он, отодвинув журнал, – я буду читать вам навигацию, метеорологию и астрономию в тех пределах, что необходимы для служения на почетной ниве морского искусства.
За окнами класса – пустынная белизна озера.
Огненно-рыжая голова Финикина невольно привлекала к себе внимание, и Зайцев обратился к нему с вопросом:
– Вот скажи по совести – что такое метр?
– Метр – это когда… когда сто сантиметров.
– Слабо! – ответил Зайцев. – Юнга должен знать, что метр составляет одну сорокамиллионную часть Парижского меридиана. Навигация – древнейшая в мире наука о кораблевождении, и начинается она с познания земного шара. В широком понимании задача навигации – провести корабль безопасным путем, предположим, из точки А в точку Б. Навигатора в пути подстерегают опасности – течения, ураганы, мели, айсберги, рифы и… корабли противника! Современный штурман – это инженер, прокладывающий самый точный курс кораблю и умеющий в любой момент определить место корабля в море. Определить по видимым ориентирам. По глубинам. По звездам. Даже по цвету и солености воды! Рулевой же не только ведет корабль – он прямой помощник штурмана. И должен понимать ту работу, которую его начальник исполняет. Рулевой обязан знать лоции и карты, приборы управления и навигации. Должен уметь производить гидро– и метеонаблюдения. На нем лежит и почетная служба времени, точность и завод корабельных часов…
Юнги невольно глянули на эти часы, повешенные в классе. Привыкнуть к ним трудно. Циферблат разбит на двадцать четыре деления, а глаз юнги еще не отвык от берегового лада. Когда часовая стрелка смотрит строго вниз, кажется, что сейчас шесть часов вечера. На самом же деле наступил полдень.
Зайцев энергично разрисовал доску чертежами. Сначала все просто – широта, долгота, выведение координат, деление горизонта на градусы, минуты и секунды.
– Все понятно? – спрашивал лейтенант от доски.
– Все! – хором отвечали юнги.
Доска вытерта начисто. Она покрывается новой сеткой.
Началась голая арифметика, без всяких иксов и игреков – на радость юнгам.
– Морская миля, – рассуждал вслух Зайцев, – есть длина одной минуты дуги земного меридиана. В нашей стране она равняется тысяче восьмистам пятидесяти двум метрам. Точнее – с тридцатью сантиметрами. Такую же длину имеет и узел, служащий на флоте мерою движения корабля. Они равнозначны. Но миля означает расстояние, а узел – скорость. Нельзя сказать: «Мы шли со скоростью десять узлов в час». Эта фраза архибезграмотна, ибо само слово «узел» означает расстояние, пройденное кораблем за часовой отрезок времени. Моряки говорят: «Даем (или – делаем) десять узлов». Вот это правильно! Морская миля, в свою очередь, делится на кабельтовы. В миле их десять. В каждом по сто восемьдесят два метра. Плюс еще три сантиметрика, но эта ерунда редко учитывается…
Зайцев нравился юнгам. Он был хорош возле доски, на сложном фоне параллелей, обнимающих земной шар, и меридианов, бегущих к полюсам.
Земной шар с доски исчез. Вместо него распустился пышный цветок румбов.
– Завтра перейдем к курсам и пеленгованию. А пока зарисуйте в тетради вот эту румбовую картушку. Можете забыть свое имя, но названия всех тридцати двух румбов вы должны помнить даже ночью, если вас внезапно разбудят. Тут не надо быть большим мудрецом, а надо просто-напросто запомнить по ходу часовой стрелки: норд, норд-тень-ост, норд-норд-ост, норд-ост-тень-норд, норд-ост и так далее.
Сильнее всех пыхтел над румбами Финикин:
– Постойте! Я же русский, а тут все по-иностранному.
Зайцеву такой подход к делу не понравился.
– Если ты русский, так тебе не прикажут держать курс на два лаптя правее солнца! Пожалуйста, – вдруг заявил он, – специально для тебя перевожу названия румбов на русский язык: север, стрик севера к полуношнику, меж севера полуношник, стрик полуношника к северу и, наконец, полуношник, то есть норд- ост. Боюсь, что русские названия сложнее голландских… Хорошо китайцам – у них всего восемь румбов, чтобы не мучиться. Но ты же ведь не китаец.
– Все равно не пойму, – уперся на своем Финикин. – Я не виноват, что у меня котелок слабый и не варит слов иностранных.
Зайцев – отличный педагог! – даже обиделся:
