— По зрению, — неохотно скрипнул Степченков.
— А сколько у тебя?
— Минус семь с половиной.
— Ско-олько?! Да-а… — протянул командующий. — Как же тебя проверки не комиссовали?
Степченков развел локтями — эдакий дрыг обрубками крыльев.
— Он таблицу наизусть выучил, — подал голос майор.
— А? Та-ак… А если выучил, что ж не можешь в академию ткнуться?
— Поздно.
— Сколько тебе?
— Тридцать девять.
— Мд-а. Ну а раньше, когда поступал?
— Не догадался.
— А когда догадался и возраст позволял?
— Больше не направляли.
— Ясно! — сказал командующий. — Направлять не направляли, но в полку держали — для результативности и на всякий случай, чтоб был хоть один артиллерист, так? — Перевел тяжелый взгляд на командира полка.
Командир полка вытянулся. Степченков пожал плечами.
— Короче, — спросил командующий, — начальником штаба в отдельный артполк хочешь?
Установилась космическая тишина. Сейчас на глазах у всех происходил один из тех редчайших случаев, которые затем перелагаются в легенду и передаются поколениями офицеров всех округов: как командующий вознес личной властью судьбу неудачливого офицера, посадив капитана сразу на подполковничью должность, так ему понравилась стрельба.
— Спасибо, не хочу, — ответил Степченков.
В толпе произошло легкое гудение. Комполка спокойно кивнул головой. Командующий склонил голову чуть набок, как озадаченный победоносный петух.
— Почему это еще? — осведомился он.
— Я артиллерист, — сказал Степченков.
— А я тебе не кухню предлагаю.
— Моя профессия — стрелять, — сказал Степченков.
— Но не могу же я поставить тебя на дивизион! — сказал командующий. — Я вообще гнать тебя должен, узнав официально о твоих очках, ты понял?
— Понял, — сказал Степченков равнодушно.
— И что?
— А все равно еще год-другой — и в запас.
— Хоть бы майора тебе дать, что ли, — раздумчиво сказал командующий. — Послужил бы еще пяток лет…
— Если можно… — И тут впервые голос Степченкова потерял равнодушную ровность, он посмотрел на генерала сквозь свои неуклюжие очки с надеждой и даже, пожалуй, с мольбой.
— М-да, — крякнул командующий. И проницательно спросил: — Пьешь?
Степченков пожал плечами.
— Редко, товарищ генерал-лейтенант, — заступился комполка.
— Ясно, — сказал командующий. — Благодарность в приказе получишь. А это — на память, от меня. Сейчас это, конечно, не модно, но, что называется, чем могу. — Он отстегнул с запястья часы и вложил Степченкову в руку. — Хочешь — носи, хочешь — пропей, дело твое.
Он вздохнул и направился к натянутому тенту, под которым вокруг стола с картой ждали старшие офицеры.
…Через час Степченков стоял в гарнизонном кафе-стекляшке, именуемом здесь в просторечии «прапорщик». Фуражка его с трудом удерживалась на затылке, очки сползли, китель был расстегнут, открыв серый заштопанный свитерок. Перед ним на заляпанной мраморной крышке отекали две кружки с пивом, и между — пивная же кружка с красным. Водочная бутылка каталась под столом, старушка-судомойка подняла ее и, шаркая, унесла.
— Ссуки, — кричал и плакал Степченков, качаясь и хватая крышку столика. — Блляди! Ггады! П- портачи поганые! Я артиллерист, я! Я артиллерист милостью Божьей!.. Артиллерия — бог войны… что вы понимаете! Что вы можете, долбо…! Да я вам снаряд в баскетбольное кольцо за десять километров продену, с кем спорить, ну? Мной командовать… да я вас всех утру, дошло бы до дела!..
Он отхлебнул вермута, запил пивом, ткнул в губы мокрой сигаретой и выронил ее. Сержант из его батареи, следящий от двери, бережно вложил ему в рот зажженную сигарету и обнял за плечи.
— Пойдемте, товарищ капитан. Вам уже пора, я помогу, идемте.
— Ты не видел… мне командующий армией сегодня руку жал… одному! Я один из всех стрелять умею! И вас, салаг, щенков, учу!
— Я знаю, товарищ капитан.
— Что ты знаешь, сопля, пацан! Знаешь?! Я в Египет просился — не отправили! Во Вьетнам — не отправили! В Анголу — не отправили! Суки, гады, бляди! В Афган — не отправили! Говно отправляют, а я, срок уже отслужил, все — сижу здесь! Да я снаряд… душу твою… я его в воздухе чувствую… я его как руками на место кладу… и меня, мариновать!.. Да я вообще ослепну, и все равно стрелять буду… я артиллерист (слеза выкатилась), я ас, первый, понял!
— Пойдемте, товарищ капитан, — уговаривал мальчишка-сержант. — Поздно уже, закрывают, вам домой надо, идемте.
Правила всемогущества
«Что бы я сделал, если бы все мог».
— А вы?
Мефистофель с хрустом ввернул точку:
— А я могу больше: одарить этим вас. — Он отер мел и обернулся к ученикам: — Соблазняет? Прошу дерзать!..
Тема была дана.
Здесь надо пояснить, что Мефистофеля вообще звали Петром Мефодиевичем. Или Петра Мефодиевича звали Мефистофелем? как правильно? Велик и могуч русский язык; не всегда и сообразишь, что в нем к чему. Валерьянка вот не всегда соображал, и скорбные последствия… простите, не Валерьянка, а Вагнер Валериан. «Школьные годы чудесные» для слабых и тихих ох не безбедны, а еще дразнить — за какие ж грехи невинному человеку десять лет такой каторги.
Но — о Петре Мефодиевиче: он здесь главный — он директор средней школы № 3 г. Могилева. А по специальности — физик. Но любит замещать по чужим предметам.
Прозвище ему, как костюм по мерке: черен, тощ, нос орлом, лицо лезвием — и бородка: типичный этот… чертик с трубки «Ява». Но это бы ерунда: он все знает и все может. Поколения множили легенду: как он выкинул с вечера трех хулиганов из Луполова; как на картошке лично выполнил три нормы; как по- английски разговаривал с иностранной делегацией; а некогда на Байконуре доказал свою правоту самому Королеву и уволился, не уступив крутизной характера.
Петр Мефодиевич непредсказуем в действиях и нестандартен в результатах. Когда Ленька Мацилевич нахамил химозе, Петр Мефодиевич сделал ему подарок — книгу о хорошем тоне, приказав ежедневно после уроков сдавать страницу. К весне измученный, смирившийся Мацыль взмолил, что жизнь среди невежд губительна, а станет он метрдотелем в московском ресторане.
После его урока географии Мишку Романова вынули в порту из мешка с мукой: он бежал в Австралию. Замещал историчку — и Валерьянка всю ночь рубился с римскими легионами; проснулся
