Наступил вечер, и откуда-то несло влажным сквознячным ветерком. Пора возвращаться. Не хотелось, а пора. Я скатился к подножию холма и побрел обратно к лагерю.
Там было уже все в порядке.
Нашего полку прибыло. Пока я отдыхал на бугре, на самом деле подтянулась тьма Кипчака. И лошадь. Лошадь была перепугана и почему-то сидела, что выглядело смешно. Надеюсь, мне не придется убивать лошадей. И вообще кого-нибудь убивать. Гномы были зелеными, они занимались физической подготовкой – лазали вверх-вниз по большому корявому дереву, которое мы оставили за непригодностью для строительства. Причем к корням гномы умудрялись сползать вниз головой.
Гобзиков тоже без дела не сидел – учился метать топор, брал с меня пример. Не очень хорошо у него получалось, но он старался. И прыщи у него почти все прошли. Быстро. А как же – Страна Мечты.
Чуть справа дымил большой котел. Судя по запаху, универсальная каша. Все было в порядке, все было как надо.
– Вольно, задрыги! – крикнул Кипчак своим соплеменникам и подбежал ко мне.
– Как дела? – поинтересовался я.
– Жизнь идет по плану, – бодро ответствовал Кипчак. – Личный состав совершенствует спортивную форму. Змеи полетели пастись на щавелевые луга.
– Чего сияешь? – спросил я. – Ты, кажется, говорил, что еще Катька будет. И Сим. То есть Зубастик.
– Катька скоро придет, – сообщил Кипчак, засмущавшись. – А с ней и Зубастик, я предчувствую. Скоро. Надо много домов строить. Надо дом для Зубастика, дом для Катьки, всем нужен дом…
Я испугался, что сейчас на меня опять обрушатся водопады занудства и океаны тоски, и оборвал его:
– Кипчак, у тебя там универсальная каша?
– Каждый гном умеет варить универсальную кашу. Это искусство передается от отца к сыну, от дедушки ко внуку. Ее секрет хранится в скрижалях и тайных свитках…
– Хорошо, Кипчак. Просто отлично. За выдающиеся заслуги я назначаю тебя, Кипчак… Кипчак…
– Беззаветный, – негромко подсказал Кипчак.
– Ну да. Кипчак Беззаветный. Я назначаю тебя, Кипчак Беззаветный, Младшим Держателем и Старшим Мажордомом.
– Кем? – Кипчак шевельнул ушами.
– Мажордомом, – повторил я. – Значит, ты самый главный после меня.
– Рад стараться, сид! – Кипчак щелкнул пятками.
– Каша не подгорит? – забеспокоился я.
Кипчак ойкнул и подбежал к костру, убрал котел на траву. Затем снял с головы каску и принялся долбать в нее ложкой.
Гномы, отдыхавшие вольно на ветвях, осыпались вниз. Гобзиков бросил кидать топор и тоже двинул к месту общего сбора.
По земле прошла тень.
– Услышали ведь… – Кипчак растерянно поглядел в небо. – Ну все, прощай теперь универсальная каша – съедят, все съедят.
– Кипчак, – крикнул я, – а кому сейчас легко?
И вдруг почувствовал: что-то изменилось.
Я стоял на поляне, смотрел в небо и чувствовал – что-то изменилось.
Глава 25
Тьма
К утру следующего дня Лара очухалась. Я не сомневался, что рано или поздно это великое событие произойдет, Лара очнется и начнет командовать.
Мы сидели с Гобзиковым у костра и обсуждали одну важную тему – Гобзиков предлагал проект книжки. Исторического исследования Страны Мечты. Не брехливой летописи, а по-настоящему чтобы, научно. Мне идея нравилась. Перец был прав – историю надо брать в свои руки. Придворный историограф есть благо. Потомки должны знать.
Я почувствовал в себе государственные начала. Есть земля, есть армия, есть историк. И я. Главный тут. Строгий, но справедливый. Приятно.
– Предлагаю несколько названий, – излагал Гобзиков. – Например. «Чужие пространства», «Карты другой стороны», «Хроника Страны Мечты», «Летописец начала царства»…
– Не, – покачал головой я. – «Пространства» и «Хроника» мне не нравятся, слишком неинтересно. А вот «Летописец» ничего. Правда, «Летописец начала царства» уже, кажется, был… Поэтому надо изменить. Надо сделать так – «Летописец Начала Ца».
– Что такое «Ца»? – спросил Гобзиков.
– Да какая разница! «Ца» оно и есть «Ца», смысл тут дело десятое. Зато как звучит: «Летописец Начала Ца».
– Да, неплохо. Но я думаю, что надо еще немного…
Гобзиков внезапно замолчал, и на лице у него образовалась просто неприличная радость.
Я обернулся.
Она очнулась.
Гобзиков кинулся к ней.
Лара очнулась и принялась командовать. Ходила туда-сюда с озабоченностью во всей фигуре, смотрела, как тут у нас дела развиваются. Ляжку ругала – за то, что не построил нормального жилища, за то, что не подготовил площадку. За топоры ругала, хотя за топоры, по-моему, зря. Топорами можно целую армию вооружить, топоры это хорошо.
С Гобзиковым о чем-то говорила, но я не слышал – они специально отошли в сторону и отвернулись, чтобы я не мог прочитать по губам.
Что-то изменилось…
Лара подходила к горынам, чистила им шкуру, крылья рассматривала. Драконам было жарко. Всю жизнь они провели в холоде, так что теперь горыны большую часть времени сидели либо в ручье, либо в тени деревьев, распустив крылья.
С Кипчаком Лара тоже беседовала.
Со мной не разговаривала, хотя поглядывала с интересом. Бродила туда-сюда, и все мимо меня. Хотела поговорить, но никак не решалась начать.
Я помог (джентльмен и гуманист, ничего не поделать):
– Эй, подруга, хорош мельтешить! Греби сюда, припомним молодость!
Лара остановилась. Затем подошла ко мне и влепила пощечину. Такую звонкую оплеушину. Бамц!
Я мог бы сто двадцать пять тысяч раз уклониться, но не уклонился. Решил сделать девушке приятное – в мире ведь так мало простых человеческих радостей.
Все тут же на нас уставились, точно кино включилось. Гобзиков уронил стамеску на голову одного из гномов, Ляжка пронес мимо рта сушеного снетка. Можно подумать никогда таких штук не видели. Что за ханжество? Кипчак меня вот порадовал, смотрел всего секунду, затем отвернулся и своих головорезов тоже отвернул. Молодец. Гном – лучший друг человека, честное слово.
– Это тебе за прошлый раз, – сказала Лара.
– За какой прошлый раз? – не понял я.
– За тот.
И она кивнула на револьверы.
Какой все-таки девчонки мстительный народ! Подумаешь, стрельнул тогда в нее резиной. Так что, теперь меня всю жизнь ненавидеть надо? Да что с нее взять, женщина лишена чувства милосердия, женщине бы все по морде да по морде…
И чего меня девчонки так не любят?
Хотя почему не любят? Вот Ариэлль я, кажется, нравлюсь. В смысле, Аньке. Я для нее, можно сказать, идеал.
Что-то изменилось…
