Мария в Заповеднике

подумала, что он просто отравил меня зачем-то через живот, вот... Я была напугана, я, конечно, представляла себе, как все будет, но только не такое! И когда меня, наконец, осенило и я поняла, что именно это было, я вдруг испытала такую злость на своего мучителя... Мало было ему лишить меня девственности, подумала я, так он же меня еще испачкал внутри этой своей жидкостью... а я такая брезгливая... У меня совершенно все это вылетело из головы, впрочем, там ничего такого и не было, я даже и не задумывалась, знала, конечно, что так должно быть, но никак не могла представить себе, что это будет так... липко – ну откуда, в самом деле, взяться там клею?..

– Ольга! – прервала ее Мария, весело глядя на свою пациентку. – Все это, конечно, очень, очень забавно, но ты хотела рассказать мне про его голову, а не...

– Замолчи! – воспротивилась Ольга. – Не желаю больше про это слышать! Хорошо еще, что все происходило в темноте и я ничего не видела.

– Что же тут хорошего? – усомнилась Мария. – Хоть бы раз не мешало взглянуть... а то, как бы завтра тебя удар не хватил от такого зрелища в первый раз.

– Я закрою глаза и не буду их открывать, пока все не кончится. Я читала в русском романе, там было чудовище, которое ничего не могло с тобой сделать, пока ты не взглянешь на него. Один монах там не выдержал от страха и взглянул, и вот – погиб. Но я ни за что не решусь посмотреть на Цацу.

– Это, конечно, мудрое решение, и, по-моему, этикет Обряда позволяет невесте закрыть глаза, во всяком случае, я попробую внушить жрецу эту идею, но... я так и не поняла, почему ты усомнилась в нормальности Магнуса? Ведь не потому, что он честно исполнил свое предназначение? Я больше всего боялась, что он выкинет что-нибудь эдакое, возьмет да испугается в последний момент и изольется на землю, как тот Онан, чтобы детей не было...

– Фу, какие гадости говоришь ты, Мария! На землю! Он бы еще мне на кожу попал, я бы тогда точно умерла от брезгливости... Нет, только не это! Такое добро – и на землю...

Они обе рассмеялись без причины.

– Ну вот, – сказала Ольга. – Я так испугалась, что он меня там испачкал чем-то, что в страхе вся сжалась и уставилась в темноту – туда, где он должен был быть передо мной. Наверное, я перестала соображать, потому что мне вдруг ясно представилось, что у него не только внутри такая липкая гадость содержится, но и внешность у него омерзительная, как часто рисуют на картинках всех этих чертей, леших и прочую нечисть. Я вдруг представила, что у него свиное рыло, копыта вместо ног, сзади хвост и на голове рога – в общем, черт самый натуральный... Вот-вот, это тебе весело! А побыла бы там на моем месте одна, в кромешной тьме. Я так истово стала молиться про себя и заклинать его не трогать меня больше, что едва не выкрикнула этих заклинаний вслух. Я мелко крестила воздух в его направлении, но он ведь не мог этого видеть в темноте! Он два раза позвал тебя, я подумала, что он опять собирается подойти ко мне, и стала просто уже умолять высшие силы не допустить этого... Я только потом поняла, что он, когда звал тебя, уже сам был чем-то напуган, а я не отзывалась, он даже спросил один раз, жива ли ты... Но я ничего не отвечала и только еще сильней заклинала воздух в его сторону, и когда меня обуял уже настоящий ужас – наверное, это он нагнал такой страх на меня, – он вдруг сорвался с места и как сумасшедший ускакал в проем в стене, разломав на пути все затемнение и загородку... Ну, не псих разве? – закончила вдруг Ольга.

«ДОНЕСЕНИЕ 4

В целях самосохранения популяции избранные особи стремятся выйти из гибнущего стада и самоизолироваться в безопасном районе Заповедника лидеров. Нахожу целесообразным не препятствовать образованию Заповедника архаической культуры для удобства научных наблюдений и исследований маргинальных культур в дальнейшем. Финансовые предложения по содержанию Заповедника будут представлены завтра, в ночь на воскресенье, когда станет известно примерное число особей в ареале. Предлагаю приступить к очеловечиванию больших империонов сразу по выходе из стада избранных, в понедельник.

– Пер».

ГЛАВА XVI

«И был вечер, и было утро: день шестой». И если Он, Тогда, увидел, что все «хорошо весьма», то слов этих не могли бы повторить вслед за Н и м на шестой день своего пребывания в Заповеднике ни Пер, ни Йоцхак, ни Уэлш – потомки более прозаических богов, выпавших, по утверждению Магнуса – сумасшедшего, по утверждению Ольги – на Землю в начале Истории, будто, кислотный дождь. Нет – и «крышка» Резиденции вместо крыши, и тень леса, и солнце над головой – все оставалось таким, как было и вчера, в пятницу, и в понедельник, в день их приезда с Министром и его свитой, но поступившая в Заповедник за ночь «фауна» (по Перу) не настраивала на прекраснодушный лад, как Его, Тогда.

Рано утром Пер остановился перед окном и, продрав глаза, позвал вдруг:

– Дермот!..

Обернувшись, он увидел офицера, выходившим из своей спальни.

– Надеюсь, прибавил Пер, ты уже зализал свои раны, как собирался вчера?

Уэлш был теперь одет в обычные свои штаны и рубашку, а следы побоища под действием «живучки» почти совсем исчезли у него с лица.

– Я уже видел, – сказал он.

Он тоже остановился у окна, и теперь оба они что-то там стали разглядывать.

После некоторого молчания Уэлш произнес:

– Нам говорили на лекциях, что воины темных веков Цивилизации физически не выдерживали безобразного вида гуннов и поэтому не могли против них сражаться.

– Вот и не нужно как раз сегодня никакого шума, – согласился с ним Пер.

– Потрясающе! – откликнулся Йоцхак, который до этого дремал в углу в кресле. – Никогда бы не подумал, что у вас в школе биовышибал читают лекции по истории четвертого века Азии!

– Йоцхак! Между прочим, нам туда сегодня выходить... Не задирай зря офицера безопасности! – потребовал Пер сердито.

– Я и сам могу защитить себя, возьму вот наше ружье… – сказал Йоцхак невозмутимо.

– Боюсь, что краймеры тебя не поймут, – опять возразил Пер. – По специальному распоряжению Прокурора теперь в Заповеднике только краймеры имеют право носить огнестрельное оружие...

– Впрочем, как и во всей Империи, – закончил Йоцхак его фразу его же голосом.

– Я бы подписался под этими словами, но тебя ведь просили, Смоленскин, не забавляться голосами при Дермоте. Посмотри, что с ним опять сделалось...

Дермот стоял бледный как полотно, уставясь в одну точку, которая, как обычно, лежала где-то в области бара с виски и льдом. У Дермота дернулась щека, потом он сделал шаг и, глядя перед собой невидящими глазами, двинулся прямо к своей цели. Пока он деревянными руками возился с дверцей, наливал себе из бутылочки, ставил ее обратно и пил виски одним глотком, Йоцхак все это время невозмутимо рассуждал вслух:

– Насколько все-таки несовершенна еще техника Цивилизации! Полюбуйтесь, пожалуйста, перед нами современный дорогостоящий биопотрошитель, творение рук человеческих, на создание которого потрачены миллионы долларов и пятнадцать тысяч учебных часов, – и вот, столько ошибок в программе! Театр не любит, комаров – боится, и я не удивлюсь, если еще и – мышей...

– Дермот! Убьешь его после, когда будете на пенсии и встретитесь как старые добрые друзья за стаканчиком виски где-нибудь в американском баре, – вмешался Пер. – Ты же знаешь, Йоцхаку потому и пришлось покинуть театр и сцену и скрываться в качестве оператора здесь, на задворках мира, что публика принимала его почти как и ты, Уэлш... Только, разумеется, не так сдержанно. – Он строго посмотрел на Смоленскина.