Рональд Лэйнг. Между философией и психиатрией

суждено.

Несмотря на то что жизнь, казалось, шла к своему закату, смерть Лэйнга стала внезапной. На последней неделе августа 1989 г. он проводил уикенд в Сен-Тропезе, на юге Франции, у своего весьма обеспеченного приятеля Боба Файерстоуна, компанию ему согласились составить дети Ютты – Адам и Наташа. Днем 23-го августа они с Файерстоуном держали продолжительный теннисный матч в одном из теннисных клубов. Внезапно Лэйнг почувствовал себя плохо и сказал Бобу, что вынужден прервать партию и немного отдохнуть. Он сильно побледнел. Были посланы телеграммы Маргерит, позвонили Наташе. Но никто из них не успел. Когда примчалась Наташа, он был уже мертв. Несколькими минутами ранее сильно перепуганный Файерстоун спросил слабеющего Лэйнга: «Может, вызвать врача?» и услышал в ответ: «Доктор, какой к черту доктор». Что ж, это были последние слова, достойные антипсихиатра.

Лэйнг похоронен в Глазго – городе, где он родился, вырос и начал свой профессиональный путь. На его надгробье начертаны строки из предисловия ко второму изданию «Разделенного Я» с аллюзией на Боба Дилана: «Хоть я и старею, теперь я моложе» [480] .

«Р. Д. Лэйнг» лики и мифы

Ронни Лэйнг и Р. Д. Лэйнг: человек и лейбл

Надо признать, что наследие Лэйнга при относительном обилии критических публикаций проштудировано недостаточно подробно. Так, Гэвин Миллер начинает свою книгу о Лэйнге следующими словами:

Психиатр Рональд Дэвид Лэйнг, родившийся в 1927 г., был, возможно, самым значимым широко известным шотландским интеллектуалом двадцатого столетия. Когда он скончался 23 августа 1989 г., в возрасте 61 года, поминальные мероприятия были проведены в Лондоне, Нью-Йорке и многих других городах по всему миру. В XX в. в Шотландии подобную известность и значимость снискал, пожалуй, только педагог А. С. Нилл (1893–1973). В настоящее время деятельность и идеи Лэйнга (как и таковые Нилла) в его родной стране забыты, а об их шотландском интеллектуальном и культурном фоне, сформировавшем и окружавшем их, часто забывают. Не существует никакого Института человеческих отношений Лэйнга [481] , ни одна из университетских кафедр психиатрии не названа его именем. Нет ни одной мемориальной доски там, где он родился и вырос [482] .

Виной этой неизученности – мифы, которые окружали его при жизни и окружают его творчество уже после смерти. Все дело в том, что Лэйнг был весьма нестандартным мыслителем, идеи которого можно с трудом вписать в рамки какой-либо одной науки или сферы культуры.

Лэйнг был яркой личностью и не оставлял равнодушным никого, кто хотя бы раз в жизни пересекался с ним. Он был необычайно обаятелен, ярок, интеллектуален, независим и индивидуален. Если мы посмотрим на фотографии и видеозаписи середины шестидесятых, то увидим настоящего гуру, пророка и прирожденного лидера, поистине харизматического человека: свободного и открытого, естественного и уверенного в себе.

Люди, которые встречали его, давали разные описания. Джеймс Гордон вспоминал Лэйнга начала 1970 г.:

...

В его одежде была своего рода небрежная умеренность: темный жакет и брюки, которые, казалось, не очень сочетались с черной водолазкой и черными несколько поношенными мокасинами. С одеждой контрастировало лицо: бледное, строгое, с крупными чертами, выдающимся высоким лбом; каштановые волосы, удлиненные, седеющие, были отброшены назад. Его блестящие, глубоко посаженные глаза, казалось, пристально вглядывались во что-то за моим стулом. <…> В его голосе проскальзывал сильный шотландский акцент… [483]

«Я любил его веселость, его принципиальность, его искренность, бесстрашие, его умение оставаться самим собой и способность быть простым, без притворства» [484] , – вспоминает Стивен Киралфф.

О Лэйнге ходило много легенд, и отделить миф и реальность по отношению к его персоне не представляется возможным. Часто то, что он говорил, понимали в прямо противоположном значении:

...

Как ты знаешь, у тебя самая разнообразная репутация: «он тот, кто говорит, что „быть нормальным – это безумие “и „безумие – это нормально ', что „семья все портит“». Когда люди так говорят, это имеет для тебя какое-то значение?

Конечно, это имеет для меня значение. Стал бы я вообще писать свои чертовы книги, если бы это не имело для меня никакого значения… Мне казалось, что я должен сказать те вещи, о которых я говорил, поэтому мне не все равно, когда то, что я говорил, заглушается тем, как люди коверкают то, что я имел в виду. Поэтому мне это не нравится [485] .

Те же самые слова он произносит и в интервью Полу Мезану:

...

Вас неправильно поняли ?

Меня поняли абсолютно не так, – Лэйнг вздыхает, – я трачу уйму своего времени, пытаясь бороться с этим продолжающимся непониманием [486] .

Большинство людей, которые были знакомы с Лэйнгом, и большинство его исследователей и биографов сходятся на мысли о том, что, говоря о Лэйнге, нужно, как это ни странно, различать двух Лэйнгов. Первый был знаком немногим, только близким друзьям. Это был непосредственный, яркий, умный, эрудированный и очень интересный человек – Ронни, ведь именно так звали его все приятели и друзья. У Ронни были свои идеалы и устремления, которые он хотел донести до людей, и поэтому начал «играть» со СМИ. Ему казалось, что так его слова услышит больше людей, но СМИ и общественность создали свой образ Лэйнга, точнее, множество образов, которые в общем можно обозначить как «Р. Д. Лэйнг», и все они имели мало общего с самим Ронни.

В этом отношении довольно примечательна беседа о Лэйнге, состоявшаяся в конце 1990-х гг. между Леоном Редлером, Стивеном Гансом и Бобом Малланом, в которой среди прочего обсуждается ситуация излишней публичности Лэйнга. Стив Ганс высказывает в этой беседе несколько интересных мыслей:

...

Сначала нужно разделить Р. Д. Лэйнга и носителя этого имени, человека Ронни Лэйнга. С одной стороны, есть логотип, практически бренд «Р. Д. Лэйнг», узником которого Ронни, должно быть, чувствовал себя время от времени. Прежде всего Ронни был автором хорошо продаваемых книг, а «Р. Д. Лэйнг» – это имя-бренд, которое он увековечил. <…> Ронни стал первой медиафигурой в этой (психологии, психоанализа и психиатрии. – О. В. ) области. СМИ тогда управляли восприятием его другими людьми. Мне кажется, он был несколько наивен, когда думал, что СМИ – это хорошая вещь. Вначале ему казалось, что он может использовать СМИ, чтобы передать важность того, что он пытался сделать, и, возможно, что-то изменить. Но я не думаю, что он при этом учитывал развращенность СМИ, то, как обычно пресса возносит кого-то на пьедестал, чтобы обеспечить свои тиражи, а потом для тех же тиражей и продаж сбрасывает его с пьедестала вниз. После «медового месяца» со СМИ наступил период безграничной дискредитации. Как только он возвысился до максимума, его начали поносить. СМИ изображали то, что они называли его истинным лицом. Тогда Ронни стал карикатурой на себя самого. И мне кажется, что когда о нем все хуже и хуже писали, это все больше и больше ломало его, наконец, он стал циником и говорил: «Во всяком случае, хорошо, что они хоть что-то говорят обо мне».

Стив Ганс продолжает, что такой ложный образ Лэйнга, нарисованный СМИ, рождал у него только противодействие. И, возможно, именно поэтому Ронни становился все более и более агрессивным, все больше и больше пил и вел себя излишне провокационно:

...

Ронни прекрасно знал, что он стал экраном для человеческих проекций и фантазий. Его постоянно расценивали как гуру. Конечно, в какой-то мере он и сам способствовал этому. Но мне кажется, что часто он совершенно сознательно стремился разрушить эту идеализацию, или групповой перенос. Когда он читал лекции или выступал с докладами, он, должно быть, ощущал, что тому поклонению, которое его окружало, необходимо бросить вызов, что люди должны оставить его. Ронни часто окружали люди, считавшие его носителем высшей мудрости. Но он всегда хотел общаться на равных. И это, на мой взгляд, привело к тому, что он сам себя изничтожил, сам принес себя в жертву, превратив себя в посмешище, в колосса на глиняных ногах. К сожалению, это лишь усилило его растущий культ. Кроме того, наиболее трезвомыслящие люди не могли увидеть истинного смысла сказанного им, поскольку он говорил на не вполне академическом языке. Ронни говорил напрямую, на основании опыта, прямо от сердца, но они не могли этого услышать [487] .

Но примечательно здесь и еще одно. Кто бы ни говорил о Лэйнге – о Ронни или об Р. Д. Лэйнге, – он неизменно попадает во власть мифов, фантазий и проекций. Он разделяет или опровергает их, возможно даже создает новые, но не может избежать неискренности. Лэйнг стал мифом, образом, фигурой, за которым и разглядеть Ронни практически нельзя. Все его биографии, включая и биографию его сына Адриана, предвзяты и часто выдают интерпретацию за факт, все исследования грешат пристрастностью, все свидетельства друзей, знакомых и «очевидцев» окружены яркой