возможно. А что, ежели она решит для начала аксакалу небритую шею порезать? Граждане пассажиры могут не так понять и откроют огонь на поражение. Пулю так легко, как бритву, не перехватишь и локтем от нее не закроешься. Влепят в упор и ему, и ей. Пожалуй, это была самая серьезная опасность на данный момент.
Самое ужасное состояло в том, что объяснять Гальке что-нибудь в присутствии пассажиров было нельзя, а идея применить бритву могла прийти ей в голову в любой момент. Вот тут и управляй машиной… Да еще смотри по сторонам, не появятся ли откуда-нибудь менты или та самая гипотетическая «настоящая» «Нива».
Лишь свернув на развилке к озеру, Таран почувствовал себя чуть-чуть поспокойнее. Все-таки уехали далеко от большой трассы, никаких машин на васильевской дороге не встретили. Правда, на дороге к озеру отпечатались свежие следы гусениц и тракторных саней. Не то чтоб совсем свежие, но уж точно оставленные после того, как Юрка с Галькой уехали с кордона. В колеях валялась сенная труха — должно быть, трактор с санями ездил в лес за стогом, оставленным там с лета на какой-нибудь полянке.
Но тракториста, даже очень пьяного, Таран повстречать в лесу не боялся. Все-таки ДТ-75 — это еще не Т-80, чтоб с ходу подмять под себя «Ниву» и разутюжить ее в лепешку. К тому же сено валялось от самой развилки, то есть трактор уже давным-давно выехал из лесу, развернулся на дороге и потарахтел в Васильево. Да и вообще, трактористу следовало сказать спасибо, поскольку он здорово примял и прикатал дорогу, так что ехать по ней было намного ловчее, чем днем.
И все-таки, уже миновав мостик — крепкий, выходит, раз трактор выдержал! — Юрка опять почуял нарастающее волнение. Это самое волнение нарастало по мере того, как «Нива» приближалась к озеру. Фиг его знает, а не добрались ли сюда, на озеро, менты? Ночью, в метель, они на своих драндулетах ехать не решились, хотя им, может, и сообщили, что в лесу из автоматов стреляют, а днем взяли да и съездили. Трактор потом прокатился, замял следы покрышек. Могли менты нашарить что-нибудь? Могли в принципе…
Но волновался Юрка зря. На озере никаких ментов не было, и следов, указывающих на то, что они шуровали в снегу, подъезжали или подходили к замерзшей и занесенной снегом проруби, фары не высветили. Зато тракторные следы пересекали лед и тянулись дальше, из чего следовало, что по меньшей мере до поворота на кордон Таран доедет вполне спокойно.
— Хорошее место для посадки подобрали, — заметил седой пассажир. — Как раз «Ми-8» сядет. И лед крепкий, да — трактор выдерживает. А я не верил, слушай, когда Трехпалый сказал, что с озера улетать будем!
— Трехпалый врать не будет, — солидно произнес Таран, хотя его от всех этих нечаянных откровений едва в дрожь не бросило. Мало ему было одного Трехпалого, так теперь еще Трехпалый с вертолетом, оказывается! И этот кавказский дедушка — его друг дорогой, кунак и братан по жизни. Дай бог, чтоб этот вертолет действительно забоялся низкой облачности и не прилетел сегодня ночью… Впрочем, была еще надежда, что Трехпалый имел в виду совсем другое озеро.
— Слушай, — спросил пассажир, когда Таран уже проехал через озеро и поехал к повороту на кордон. — У тебя валидол есть?
Обращался ли он к Тарану или к своим бабам, Юрка не понял, но ответил:
— Не-ет…
— Жалко! — сказал кавказец, морщась от явно острой боли. — Сердце немного болит… И в груди, и в спине. Переволновался, наверно.
Обе дамы что-то загортанили на родном языке, слышались слова «валидол» и «инфаркт».
Конечно, Юрка не был медиком, но вообще-то слышал, что инфаркты валидолом не лечатся. Правда, он не был уверен, что у «старика» инфаркт — седому вообще-то вряд ли было больше пятидесяти лет, но Тарану и сорокалетние казались пожилыми! Однако, как видно, сердце у горца прихватило крепко. Наверно, далеко не все они живут по полтораста лет.
— Девушки, дорогие, — попросил он, — можно на русский ваш разговор перевести? Надо ж понять, что делать!
— Ничего не надо делать, — произнес седой. — Если Аллах захочет, чтоб я пришел — все равно никакой врач не поможет. Если не захочет — и так все пройдет. В больницу везти нельзя, сам понимаешь. Врача привозить сюда тоже нельзя — его потом убивать придется, а это нехорошо. Вези дальше и жди вертолета.
— А если помрешь? — напрямую спросил Таран. — Мне Трехпалый башку не отвинтит?
— Скажешь, что Магомад сам заболел, ты не виноват. Девушки подтвердят. Только надо будет меня быстрей домой везти, чтоб до заката завтра похоронить.
— Да, — покачал головой Юрка и не удержался, чтоб в очередной раз не произнести цитату из товарища Сухова, насчет того, что Восток — дело тонкое.
— Правильно говоришь, дорогой, очень тонкое! — сквозь боль улыбнулся Магомад. — Это кино азербайджанец снимал, очень хорошо сказал.
Таран повернул было к кордону и как раз в это время услышал откуда-то издалека постепенно нарастающий, посвистывающий рокот. Вертолет!
— Летит! — воскликнул Магомад. — Давай обратно!
Юрка довольно успешно развернулся в снегу и погнал машину обратно. При этом он прекрасно соображал, что ничего хорошего его там, на озере, ждать не может. И вообще надо срочно выскакивать из машины, выхватывать «пушку» и мочить пассажиров… Но ничего этого он не сделал. Даже не из-за страха, что мрачноватые восточные женщины, вовсе не похожие на наивную Гюльчатай, пристрелят его раньше, чем он успеет прикоснуться к дверце. Страх такой, конечно, имел место, но он был не главной причиной, парализовавшей Юркину волю и решительность, которой у него прежде хватало на то, чтоб выкручиваться и из более сложных ситуаций. Было еще что-то, нечто подсознательное, которое заставляло Тарана подчиняться и делать то, что, по идее, приближало его к смерти.
Ведь ясно же, что для вертолета небось какие-нибудь условные сигналы придуманы. А он, Таран, их не знает. И если вертолет улетит, не получив этих сигналов, то пассажирки — их спутник вроде бы небоеспособен — со спокойной совестью влепят Юрке пулю в затылок. Правда, оружия ни у баб, ни у Магомада Таран пока не замечал, но много ли рассмотришь в темном салоне на неосвещенной дороге?
Ладно, можно представить себе, что никаких сигналов нет и вертолет сядет просто так, увидев белую «Ниву». Но ведь Магомада и его девушек вроде бы собирался сам Трехпалый встречать и провожать. То есть тот, который Тарана отродясь не знал и дальше знать не захочет. И постарается, чтоб этот нахальный юноша в следующий раз повстречался с ним только на том свете.
Удивительно! Голова у Юрки соображала, он прекрасно понимал, что сам себя, можно сказать, на казнь везет, — однако проехал этот километр в обратном направлении и остановился на льду метрах в тридцати от берега. Вертолет — действительно, это был большой «Ми-8», — мощно подсвистывая турбинами, вынырнул из облаков на совсем небольшой высоте и наискось, перпендикулярно ледовой дороге, стал опускаться на лед, немного задрав свой стеклянный нос. И тут Таран услыхал:
— Три раза дальний свет включи.
Это Магомад сказал. Юрку мгновенно осенило: стало быть, ребята подстраховались на всякий пожарный. Сигнал для вертолета знал только этот «дед». И больше никто. Это была гарантия, что вертолетчикам не впарят каких-нибудь других пассажиров.
На вертолете, уже зависшем надо льдом метрах в пяти и устроившем целый буран, до этого момента никаких огней не просматривалось, даже в пилотской кабине. А после того как Таран трижды мигнул фарами, на вертолете тоже три раза мигнули фонарем. Сразу после этого вертолет плавно опустился на лед, но двигатели не заглушил.
— Подъезжай! — окрепшим голосом произнес Магомад. — Наши!
Опознавательных знаков ВВС Ичкерии на вертолете не наблюдалось, на камуфляжном борту была обычная, еще советская, кажется, звезда с каемочкой.
Таран, внутренне холодея, подъехал к самому борту, где уже отодвинули дверь и при неярком свете подфарников «Нивы» слабо различались какие-то люди.
— Выпусти нас, дорогая! — Совсем выздоровевший Магомад нежно похлопал по плечу Гальку, и та послушно вылезла из правой дверцы, дав возможность пассажирам отодвинуть сиденье и выбраться из
