— А если Дуська все-таки всех отравить хотела? И они, — Лизка указала на Полину, Гальку и Таньку, — вообще не проснутся? Мы тут сутки будем с трупами сидеть? Ну, это еще ничего. Но если жильцы придут, отопрут нас и вызовут милицию? Как тогда? Нас ведь заберут, точно!
Таран почесал в затылке. Да, это Лизка хорошо предположила! Фиг его знает, насколько у этой Дуськи голова работает. То есть она у нее, конечно, работает, если она сумела Гальку облапошить.
Но мыслить можно по-разному. Например, ежели Дуська такая гуманная, что решила до смерти никого не травить, то должна быть уверена в своей безнаказанности. То есть в том, что Галька, очухавшись, не сможет ее найти и сурово покарать. А Галька — женщина очень сердитая. И к тому же наверняка много про Дуську знает. К примеру, на каких хатах ее можно искать в случае чего. Дуся навряд ли загодя знала, что Галька к ней с кучей денег приедет. Стало быть, решила их «реквизировать» в самый последний момент, а потому у нее нет готового билета на самолет до Рио-де-Жанейро и даже на поезд до Усть-Пиндюринска. Конечно, баба таких габаритов запросто утянет на руках и чемодан, и мешок с деньгами и кейс с долларами. Последние два места багажа можно запросто загрузить в клеенчатую сумку, как у челноков. Но навряд ли Дуська сразу решится бежать куда-то на вокзал. Или, допустим, если она машину водить умеет, то вряд ли поедет на Галькиной «Ниве». Здесь, в районе, гаишники наперечет знают всех баб, которые ездят на своих машинах. И наверняка поинтересуются у Дуськи, дала ли ей Галька доверенность. А там, возможно, и сумками поинтересуются. Иначе говоря, Дуське уматывать надо на каком-то другом транспорте. Скорее всего на рейсовом автобусе, а он наверняка пойдет только утром. И в нем будет полно народу, которые здесь поблизости живут и с Дуськой хоть шапочно, но знакомы. Даже если Гальку жильцы отыщут только к вечеру, когда им холодно станет, то наверняка расскажут, докуда Дуська доехала и где вылезла. К тому же Дуське с такими капиталами опасно ехать на блатхаты. Там с ней запросто могут поступить так же, как она сама поступила с Галькой. Поэтому она скорее всего попрется к родне: к матери, сестре и так далее. В общем, найти ее в течение нескольких дней Галине не составит труда.
То есть Галька, оставшаяся в живых и находящаяся на воле, для Дуськи — большая проблема. Вот и получается, что Дуське надо либо угробить ее навовсе, либо так подставить, чтоб она минимум год-два в тюряге просидела.
Конечно, отравить насмерть — наилучший выход. И спихнуть потом в топку для полной утилизации — вообще клево. Никаких проблем не будет. Глухонемые ничего не расскажут. К тому же они явно невменяемые, и даже если б говорить или писать умели, их показания никто во внимание не примет. Ну а если дотошные сыскари пошуруют в топке и черепок какой-нибудь найдут, к примеру, от него, Тарана, то все можно на них же, глухонемых идиотов, и списать. Все одно им дадут разве что принудлечение в дурдоме, не более того. Но все-таки ежели что-то найдется, то Дуську могут поспрошать, куда это она отлучалась с рабочего места, если тут у нее такие дела творились. И как-нибудь невзначай доберутся до ее родни, а там и денежки найдут, по номерам которых все раскрутят.
Но ежели жильцы обнаружат под замком живых, но похмельных и вызовут милицию, то менты начнут выяснять, что это за люди. Галька — судимая, возможно, кто-то уже понял, что они с Танькой наводили Кисляка на магазин, а также на разные другие объекты. Может, и оружие найдут — а на нем отпечатки пальцев и Гальки, и Таньки, и Лизки, и Тарана. Может, даже и Полина отметилась, когда пыталась отобрать у Лизки «глок», из которого был убит Лупандя. Начнут всех колоть — и расколют. Полину — наверняка, да и Танька навряд ли станет запираться, потому что им фактически только пособничество светит. Но пока до всего доберутся, Дуська будет уже далеко, возможно, даже за кордоном.
Подумав насчет кордона, Таран аж ухмыльнулся, хотя известной цитаты из старосоветской пьесы Тренева «Любовь Яровая» («Пустите Дуньку в Европу!») отродясь не слыхал. Но представить себе, как эта Евдокия Батьковна будет свои тумбы по какому-нибудь Майами-бич переставлять, мог только со смехом. Впрочем, чего нынче не бывает! Юрка откуда-то слыхал, что у негров в Африке такие бегемотихи числятся королевами красоты. Еще и вождихой выберут…
Однако ухмылка, едва появившись на его лице, сразу же сошла, когда он услыхал за дверью чьи-то шаги. Причем очень не похожие на те, которые слышал в коридоре прежде. Это были не шаркающие шаги Дуськи в шлепанцах и не нетвердая притопывающая походка глухонемых, обутых в строительные ботинки советского образца. К душевой уверенно приближались какие-то крепкие, твердо стоящие на ногах молодцы, которые даже умели говорить.
— Чего ты «пушку» достал? — насмешливо спросил один из них у своего, должно быть, очень бдительного товарища. — Они только через два часа должны проснуться. Опять же, там четыре девки и пацан. Даже если б не спали, проблем бы не было.
— Ну, достал и достал, — произнес другой, — с ней спокойнее.
— Тогда глушак наверни, Вязига, — строго сказал первый, — если уж хочешь, чтоб совсем спокойно было. А то в жилом корпусе могут услышать. Но вообще-то, блин, надо постараться, чтоб без крови. Надо, если кто очнется, по-тихому, удавочкой. А шмалять — только в самом крайнем… Так что ты держи эту «волыну» за поясом, понял? И на предохранитель поставь, чтоб руки не чесались. Мокроту разведешь — сам затирать будешь.
— Прячься! — прошипел ошеломленной Лизке Юрка. — За перегородку! И на пол ложись…
Лизка, обняв Муську, проскользнула за дверцу. При этом она произвела кое-какой шум.
— Слышь, Лях? — насторожился Вязига. — По-моему, там ворочается кто-то…
— Там кошка у них была, кажется. Дуська говорила… Ничего страшного там, паря, быть не может.
Сердце у Тарана заколотилось более чем учащенно. Стараясь поменьше шуметь, он осторожно снял со стены зеркало и, взяв его в руки, вжался в тот угол, который из-за двери не сразу бросался в глаза, рядом с сортиром. И стал ждать супостатов…
Они на некоторое время задержались, должно быть, Вязига наворачивал глушитель. Потом забрякал ключ в замке — дверь отпирали.
МОРДОБОЙНОЕ МЕРОПРИЯТИЕ
Вообще-то, по первоначальной диспозиции, Таран предполагал огреть зеркалом по голове того, кто войдет первым, а второго шибануть дверью… Ну а потом, конечно, как бог даст, тем более что ни о силе, ни о выносливости противников Юрка пока еще не имел представления.
Однако все получилось не совсем так.
В тот самый момент, когда дверь в коридор открылась, движение воздуха отворило и дверь, ведущую из предбанника в душевую. Девчонка чисто инстинктивно попыталась снова ее закрыть и отпустила не то одну, не то сразу обе руки от кошки. А Муська, как это ни странно, побежала не к хозяйке, а в предбанник и явно была готова заступиться за Лизку, как за родного котенка. Ощетинилась, выгнула спину, задрала хвост трубой и грозно зашипела.
— О, киса! — произнес Лях, первым входя в предбанник. Даже с улыбочкой, кажется, хотя Таран ее не видел.
Но верная Муська на эту улыбочку не растаяла. Ее на «кис-кис» купить было нельзя. Она продолжала шипеть и только чуточку попятилась.
Юрка ожидал, что кошка пошипит-пошипит, да и даст стрекача в душевую. Но вместо этого рыжая зверюшка с диким «мя-ау» — и очень даже зычным, помощней, наверно, чем у мартовского кота! — молнией сиганула вперед и вверх, прямо на Ляха. И всеми когтями с четырех лап вонзилась ему в рожу.
Лях, надо сказать, был мужик не хилый, ростом примерно с Тарана, но помассивнее. Но нападение кошки было столь внезапно, что он на несколько секунд опешил и в явном испуге заорал:
— Бля-а! Бешеная!
Вязига дернулся было на помощь братку, причем как раз в тот момент, когда Таран изо всех сил маханул зеркалом, целясь по затылку Ляху. В результате удар пришелся по Вязигиной башке, который был примерно одного возраста с Тараном, но гораздо дохлее и слабее. Если Лях после этого удара запросто мог
