Детсад Истории. Ты — пленник еще наивных преступлений, кумир, посадка соколиная, кликуша, хулиган, Калигула! Вождь двадцатидевятилетний, добро и зло презрев, дилеммой в мозгу, не утихая, тикает боль тяжелейшей паутинкой. Живу я ночь твою последнюю, к тебе в опочивальню следую. И пальцы узкие убийцы мне в шею впились, как мокрицы, следы их, как улитки, липки… А над тобою, как улики, у всех богов — твои улыбки. Ты им откокал черепушки и прилепил свой лик опухший. Взывая к одноликой клике, молись Калигуле, Калигула. Читаю: «Тело волосато, затмил пирами Валтасара». Читаю: «Громом рот замаран, и череп лыс, как бюст из мрамора». Ты, тонкошеий, думал, шельма: «Всем римлянам одну бы шею». Мразь гениального калибра, молись, Калигула! Малыш, ты помнишь, как, зареванный, ты в детстве спал, обняв звереныша. Сегодня ни одна зверюга с тобой не ляжет. Нету друга. А ляжет юноша осенний, тобой задушенный в бассейне. Забрызган кровью бог Адонис — Нарцисс, Калигула, подонок! И в низкий миг тебя из мрака пронзит прозрение зигзагом. Ты все познаешь. Взвоешь криком — бедняга, иволга, Калигула! Лежи, сподобленный нездешнему, в бассейне ледяном и траурном, катая ядра августейшие, пока они не станут мраморными… Молись за малыша, Калигула, не за империю великую, за мальчика молись. Скулило зверье в загонах. Им спокойней. Они не знают беззаконий и муки, свойственной тиранам. Мы, все забрав, — себя теряем. Молись за наше время гиблое, мой тезка, гибельный Калигула. Блестяща его книга «Вариации». Это «темы и вариации», в них эхо Гомера и Вергилия, Мандельштама и Расина.
Лоуэлл сближает культуры. Он относится к истории и культуре как к природе, которая сама есть предмет искусства. В переводах он всегда поэт, всегда Лоуэлл. Подлинная поэзия нуждается в свободе, в личности. Любимые стихи переписываются в тетрадь своим почерком. Не в крохоборстве, а в сути сходство. «Поэзия, не поступайся ширью, храни живую точность, точность тайн…»
* * * Видели ли вы, как фотографируют зеркалкой?
Человек приставляет аппарат к животу или груди и смотрит на него, наклонив голову. Со стороны кажется, что человек рассматривает себя, занят изучением собственного пупа. Но нет! Идет процесс запечатления действительности.
Поэт — та же зеркалка, когда мир преломляется, попав через нутро. Отсюда и творчество — взгляд в себя, изучение внутреннего мира. А значит, и внешнего. Всегда опосредованно. Через личность.
А вот элегическая струна Лоуэлла:
УРОКИ Не уткнуться в «Тэсс из рода д?Эрбервиллей», чтоб на нас иголки белки обронили, осыпая сосны, засыпая сон!.. Нас с тобой зазубрят заросли громадные, как во сне придумали обучать грамматике. Темные уроки. Лесовые сны. Из коры кораблик колыхнется около. Ты куда, кораблик? Речка пересохла. Было, милый, — сплыло. Были, были — мы!
